Ни хуя из этого я тогда не думал, стоял на остановке трамвая и наблюдал за маленьким базаром, состоящим из коротких торговых рядов с хурмой и мандаринами, шашлычной при входе и бетонного бункера с туалетом, весовой и директором рынка. Сигаретами тогда торговали молодые мордатые парни, никаких старушек. Когда мы их грабили, сигаретчиков, они смешно моргали маленькими глазками, не были готовы к простому житейскому факту, что молодых и здоровых тоже грабят, особенно если некого больше.

Шли эшелонами.

Батько был в прошлой жизни комбатом, на похоронах вдова попыталась вынести ордена на подушке, еле отговорили.

Буцкоманда, боевики – первый эшелон. Тогда еще была стабильная буцкоманда, через пару лет, когда выкопанное следопытами в Белоруссии оружие пошло в народ, боевики стали меняться часто. Новых я уже не помню, средние исчезают в потоке. А первые – как живые.

Второй эшелон – ополчение. Я как раз и стоял во втором эшелоне, на остановке, мы все ждали трамвая. Дел у меня никаких к зверям не было, я не получал с них, хурму так вообще не ел. Но почти каждый день ездил со стрелки на акции, это была плата за право получать с других. Без ополчения не решалось ничего, тогда даже бит не было, отрывали от шведской стенки палки, на этой стенке уже можно было только повеситься, если турник, к примеру, был занят спортсменами.

А еще дальше стоял третий эшелон – малолетки. Этим все было похуй, единственно правильная позиция во времена перемен.

Буцы пошли, освободив себе руки, надев сумки за ручки, наподобие несуществующих в то время рюкзаков – оставить было негде, в спортзале не было ни одной двери с замком. Потянулись и мы, потихоньку, чтобы не спугнуть зверей – бегать за ними по пустырям никто не хотел.

– Слюшай, ты говорыш, нада платыт вам. Вчира пришол какой-то Курган, сказал – надо платыть ым. Вы разбэрытэсь, кто гдэ должэн…

Зверь был породистый, в пыжиковой шапке, высокий, седой – вылитый Расул Гамзатов. Звери отличаются по породам: мелкие и черные – это нищета, рабы; высокие и посветлее – начальники.

Начальник говорил с акцентом, но говорил правильно, знал слова и падежи. Может, был партийным хуйлом у себя в горах, а может, учился здесь когда-то. Это «должен» – последнее человеческое слово в акции.

Покойный Иван, человек маленького роста, похожий на Щелкунчика, подпрыгнул и дал зверю в бороду. Тот побледнел, в полете побледнел, это важно – чистый нокаут, и приложился затылком об бровку, с бильярдным стуком. Так и захрапел, перегородив телом узкий проход между рядами с оранжевым богатством.

Нельзя спорить с террористами, партийный зверек не знал важного…

Как всегда в таком деле – понеслись отрывки.

Зверь, побежавший с перепугу не от толпы, а на толпу…

Оранжевое поле боя, ящики мы переворачивали пинками, а топтать времени не было, надо было поскорее, рядом метро, там мусора, и райотдел рядом…

Куцый, получивший от зверя ножом в бицепс, кровь хуярила фонтаном…

Звери бежали врассыпную, был бы у них свой батько – еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но Гамзатов лежал без движения, поперек тропы, смелые от водки пролетарии переступали через его ноги. Да вряд ли он мог что-то организовать вообще – уж слишком плакатное у него было лицо, не военное.

Малолетки рванули толпой, это и было наше секретное оружие – мародеры. Шапки! Звери ходили в меховых шапках – какой-то обычай, что-то связанное с мужским достоинством. Усы и шапка – иначе не мужчина. Вот эти шапки слетают с головы от первого удара, а поднимать – жизнь дороже…

Пять или шесть зверей спрятались в весовой, закрыли одну половину окна железной ставней, вторую не успели, да и слава Богу. Люди, соотечественники, раздуплились и стали нас подбадривать. Именно люди и подсказали: «Да спалите их на хуй, хлопцы!» Малолетки побежали за бензином, надо было его еще найти…

Мысли, которые преследовали меня до погрома, отступили. Бедный человек, я все время думал о пальто. Что надо как-то аккуратней, оно светлое и единственное.

Уже стало похуй, в драке меня обронил зверь, видно, борец, прогибом, прямо в мандарины, потом я дал ему по пасти, а пальто стало камуфляжным.

Тут она и прилетела. С чугунным, характерным стуком, кто слышал раз – не забудет навеки, она отскочила от асфальта, прямо мне под ноги.

В бою не покаешься, солдаты умирают со словом «бля»… Кувыркнулся, откатился, все как на тактике, тогда еще, в мирное время. Хуй бы оно помогло, если б граната рванула. Это была не граната.

Звери забрасывали нас килограммовыми гирями, как гранатами, из бункера весовой. Когда притащили канистру бензина, пора уже было валить, мусора, пережидавшие погром в метро, дождались райотделовских «бобиков» и пошли в атаку. Да и хорошо, а то ведь сожгли б мы их ни за хуй в том сортире, это было одно здание – весовая, сортир и дирекция.

Пальто я выбросил там же, на месте погрома, а взамен получил, как долю, две ондатровые шапки, как раз хватило на желтый китайский пуховик, перья из которого полезли на третий день.

Началась история с того, что малолетки, перебежавшие к Батьке из одной мелкой группировки, наголову разгромленной милицией, решили выкупить какой-то магазин. Точнее, ничего они не решили, и выкупать у них было не на что, выкупал магазин – то ли овощной, то ли рыбный, я за давностью лет забыл подробности – их бизнесмен, барыга, по-старому. Находился магазин в полуподвале общежития иностранных студентов, а студенты, в массе своей, в то время бродили по ночам, сливаясь с тьмой, и продавали героин. Никакого отношения мы к этой торговле не имели и в эти места заезжали редко, я так вообще до описываемых событий ни разу там не бывал. Говорили, что там неспокойно, но говорили-то в основном проститутки, а рабочей девушке везде неспокойно, но не о блядях сейчас речь.

Магазин, облюбованный барыгой, оказался спорным – еще кто-то захотел его выкупить, чинуша из исполкома брал лавэ с двух рук, а потом сказал, в частном порядке: решайте, граждане, между собой. Такой себе польский тендер – у кого хуй больше, тот и пан.

Батько долго не думал и возложил роль большого хуя на нас с Серым, не знаю, с каких делов, может, не забыл нам одну шутку, о которой тоже речь сейчас не идет, а может, просто мы были лучшие и первые, по крайней мере, из попавшихся ему в тот день на глаза. Дав задачу малолеткам рассредоточиться по окрестным наливайкам, в пределах прямой видимости, и дожидаться нас с Серым, мы поперлись по своим делам и, порешав вопросы, охуеть можно, сколько в то время было важных вопросов, голодные и злые ехали на стрелку, разговаривая хуй знает о чем.

Серый, в прошлом чемпион чего-то там по боксу, человек без зубов и сомнений, любил поесть. Я тоже. Мы были в категории супертяж, да в молодости все впрок. Ну а поесть нам нигде не удалось, и непонятно было, получится ли, мы курили и разговаривали о еде.