– И кого же здесь хоронили? – растерялся я. Обидно, уже обрадовался…

– Я такие вещи проницать не могу, – фыркнула Варвара. – Приятного, конечно, мало, но на голову не давит, видений никаких. Человека похоронили не на кладбище, явно во времена развитого социализма, который провозгласили в СССР…

– Самоубийца? – предположил я. – Какой-нибудь уголовник?

– Уголовников тоже зарывали на общих погостах, – пожала плечами Варвара. – Самоубийц запрещает хоронить вместе со всеми православная церковь – а в годы развитого социализма на эту церковь с прибором положили… Какая-нибудь бабушка из бывших староверок, – предположила Варвара. – Не знаю, Никита. Человек умер не в мучениях, скорее, всего, от старости, душа покоится с миром… И не спорь со мной. – Она повысила голос, строго посмотрела в глаза. – Ты не разбираешься в этих вещах, поэтому помалкивай. Я права, я в этих вещах всегда права. Это не наша могила.

Я пожал плечами – да ради бога. У всех на свете женщин существует одна особенность – обвинять мужчин, когда они еще рта не раскрыли. Я хотел съязвить, что люди, которые всегда правы, умирают в одиночестве, но передумал. Моей помощнице такая участь не грозила. Скорее всего, Варвара не ошибалась. Я помнил ее реакцию на контакт с атрибутами захоронения Марии Власовой. Можно представить, что бы с ней стало, загреми она в могилу упомянутой гражданки. Но с Варварой все было прекрасно – с учетом самого факта падения в могилу, обнаружения кошачьих останков и того, что она измазалась, как поросенок.

День летел. На часах – половина третьего. Мы уперлись в кладбище, и пришлось возвращаться к машине. Осталось осмотреть часть леса южнее сельского погоста. Мы уже устали, Варвара волочила ноги. Проезжая мимо кладбища, мы обнаружили живых людей. Несколько сельчан шли от села к могилам, плечистый здоровяк тащил на закорках фрагмент чугунной ограды, сверкающий свежей краской. Плотно сбитая женщина несла ведро и лопаты. Они уставились на нашу машину, как на явление из потустороннего мира. Мы и впрямь ехали «из ниоткуда». Я сбросил скорость, давая им пройти по траверсу. Они еще долго оборачивались…

За пределами погоста нашлось что-то вроде просеки. Проглядывали пни, заросшие молодыми побегами. Я свернул с дороги, одолел пару покатых возвышенностей и втиснул машину между деревьями. Проезду в глубь леса препятствовали пни. Выбираться задним ходом – не самое приятное занятие. Я оставил эти тщетные попытки, выключил двигатель.

– Осмотрим опушку на южной стороне, потом подумаем, что делать дальше, – внес я деловое предложение.

– Пойдем в село искать старожилов? – спросила Варвара.

– Можно, – согласился я. – Но это будет так же продуктивно, как искать иголку в стоге сена. Но давай пока не загадывать. Здесь метров восемьсот, минут за сорок управимся.

Мы снова кружили по лесу, выискивая что-нибудь похожее на старое захоронение. Забираться вглубь не стоило – неоднократно помянутый Крыленко в такую дичь бы точно не сунулся. Он нашел плиту на открытом месте, куда без сложностей подъехал на пикапе! От вида старого сельского кладбища на душе остался неприятный осадок. Многие могилы просели, заросли травой, к ним десятилетиями никто не подходил. Надгробья вросли в землю, опутались сорняками.

– Это еще не самое страшное, – рассуждала Варвара, волочась за мной. – Обычное неуважение к умершим людям – для нашей страны это не новость. Отсутствует у людей погребальная культура. Одни воздвигают пафосные обелиски, вбухивают в это дело кучу денег – не ради памяти, а чтобы кореша и деловые партнеры оценили. Другим – лишь бы закопать, а потом хоть трава не расти. В этой стране нет чего-то общепринятого, веками передающегося из поколения в поколение – такого, чтобы в кровь впиталось… Папуасы, например, подвергают копчению тела своих умерших родственников – мумифицируют таким образом. Коптят, как рыбу, интересно, да? Не зарывают тела в землю, а выставляют на видных местах. А чтобы коптилось и не гнило, зашивают рты и задние проходы. Отрезают подошвы, ладони, языки – отдают близким родственникам, чтобы хранили как память. А на Мадагаскаре аборигены каждые семь лет эксгумируют тела своих родных, заворачивают их в ткань и устраивают с останками зажигательные танцы. Это радостное событие. После ритуала они обильно трапезничают, болтают, выпивают. Потом опять собирают останки и хоронят в другом месте – чтобы через семь лет снова выкопать и водить хоровод…

– Я не понял, – ворчал я, – ты ликвидируешь мою безграмотность или проверяешь на прочность мою пищеварительную систему? Она не железная, учти…

– Я просто рассказываю интересные истории, – обиделась Варвара. – Не хочешь, не слушай…

Мы проверили несколько полян, осмотрели опушку. «Не сезон, – ворчала Варвара. – Грибов еще нет, ягод нет». Сапоги вязли в сырой земле. Варвара снова оступилась, куда-то поехала. Я в это время осматривал полянку недалеко от опушки. Она сварливо жаловалась: любопытной Варваре чуть нос не оторвали! Хотела заглянуть в дупло, оттуда выскочила белка и устроила гонки по стволу! А Варвара опять в буквальном смысле села в лужу…

Я выглянул из кустарника. Она не пострадала, задрала голову, выглядывала перепуганного зверька. Я прошел краем ложбины, чтобы выйти на опушку. И вдруг встал как вкопанный. Сработало боковое зрение. Шевельнулось что-то за деревом. И не только там, но и дальше. Онемела кожа на затылке. Я ей крикнуть не успел, как из-за ближайшего дерева набросился какой-то разъяренный леший!

Одутловатое лицо, скрюченные пальцы левой руки. А в правой нож! Откуда он взялся? На меня бежал грузный коренастый мужик, уже готовился к финальному прыжку. Как же хотелось задать ему парочку вопросов! Машинально подогнулось левое колено, я повалился на бок, выставив правую ногу. Этот тип разогнался, собирался протаранить меня, одновременно нанося удар. Он запнулся о вытянутую ногу, что-то прохрипел, рухнул плашмя, крепко треснувшись массивной челюстью. Я пока еще соображал – что это значит? Местный деклассированный элемент или хвост, который мы притащили из города? Трудно переключиться в «боевой» режим после долгих месяцев ленивого образа жизни! А он оказался шустрым, как кролик. Выплюнул: «Сука», перевернулся на спину, схватив свой упавший нож, подлетел, сделав «мостик». Крупная родинка между виском и левым глазом – неровная, похожая по форме на Украину без Крыма – здравствуйте, дорогой товарищ! Это хвост, который мы притащили из города! Что там насчет сиреневых «Жигулей», явно ведомых задумчивым водителем?

Он вновь летел, а я качался, как маятник. В ложбине испуганно восклицала Варвара, что-то вопрошала, ей тоже хотелось все знать! Я нагнул голову, прободал упитанное брюхо, нагнулся, схватил какой-то дрын – увесистую жердину с обломанными ветками. Мы оба отшатнулись, он попятился. Рожа, конечно, гадкая, сидеть изволили, сударь? Кто же вас нанял-то таких?! Он попер на меня в психическую, но я уже был в норме, приветствую тебя, родная стихия! Я швырнул дрын – он сделал пару оборотов, сбил агрессора с ног. Тот снова потерял свое «холодное оружие», откатился в кустарник. Пока поднимется, куча времени пройдет. Я мог бы развить наступление, добить его, удовлетворить свое любопытство – но на севере, со стороны кладбища хрустели ветки, силуэты мелькали среди деревьев. Да их тут целое войско! Я даже не вспомнил про свой травматический «ПМР» в правом кармане. Пока он явно не помощник. Я прыжками слетел в ложбину, кинулся за кустарник, куда откатилась Варвара. У нее от страха подрагивал подбородок, метались глаза. Она узнала меня, но все равно перепугалась. Я схватил ее за руку, потащил на запад, там очень кстати уплотнялись заросли и петляла лощина с покатыми краями. Неплохая палочка-выручалочка! Я поволок Варвару в глубь леса по узкой змейке. Метров через двадцать она пришла в чувство, сама сообразила – вырвала руку и понеслась быстрее меня. Мы пробились через кустарник, полезли на склон и через полминуты уже корчились за грудой трухлявого валежника. Варвара дрожала, как зайчонок, зубы выбивали тяжелый металл. Она вцепилась мне в плечо, дыхание срывалось.