Он остановился на краю прибрежного леса. На юге располагались пролив Лонг-Айленд и длинная полоса песчаного пляжа с каменистыми бухтами. К северу от леса простиралось солончаковое болото, полное тростника, ручьев и шестов, поддерживающих гнезда эгретов. Конор бросил взгляд вниз на дорогу, ведущую в Катамаунт-Блафф, где пожилой седовласый мужчина в брюках цвета хаки и зеленой рубашке с длинными рукавами заметил Конора и вяло помахал ему рукой. Конор допрашивал Уэйда Локвуда только один раз, сразу после исчезновения Клэр. Но он узнал самого старшего жителя Катамаунт-Блафф и помахал в ответ.

Вглядываясь в чащу леса, Конор не видел никаких троп, только небольшие промежутки между деревьями. Были ли это следы оленя или отпечатки лап на песчаной земле? В любом случае, он собирался следовать по ним.

Конор не был большим любителем природы. Ему нравился берег, но главным образом с крыльца берегового бара. Иногда они с Кейт летали на Блок-Айленд, чтобы прогуляться по лощине Родмана. Его брат, Том, посвятил свою жизнь океану, а Кейт — небу, но Конор с тех пор, как стал полицейским, привык к шоссе, прибрежным городкам, городским и пригородным местам преступления. Он протиснулся между двумя соснами, вдохнул запах хвои и направился в темную неизвестность.

Клэр

Стоял солнечный день. Я старалась спать днем и бодрствовать ночью, когда было безопасно, но какой-то звук разбудил меня. Что-то пробиралось через кусты. Это было ругательство, человеческий голос? Я лежала неподвижно в спальном мешке, стряхнув с себя остатки безумных снов, и прислушалась.

Да, это был человек. Ни одно крупное животное не станет расхаживать по лесу в этот час, когда яркое солнце пробивается сквозь ветви деревьев и молодую листву. Вряд ли это был мой горный лев, и я почувствовала опасность в миллион раз большую, чем если бы это был он.

Я подумала: «Гриффин».

Хижина была скрыта в такой глуши и так потрясающе замаскирована покоробившимися досками и обвивающим стены диким виноградом, что мне хотелось надеяться, он никогда ее не заметит, как бы близко ни проходил.

Я попыталась сесть, но мои кости болели. Я почти ничего не ела с тех пор, как увидела горного льва, не потому что боялась его, а потому что жутко устала. Я собрала зеленые водоросли, «морской салат», чтобы поесть и приложить к своим ранам. В нем содержится альгинат, который способствует заживлению ран. Мой отец научил меня этому. Тысячелистник тоже помогал, я насобирала немного и смешала с водой, чтобы сделать примочку и наложить на самые большие порезы. Я думала, мне становится лучше, но это крайнее истощение заставляло думать, не попала ли в раны инфекция.

Слабость распространялась от порезов на моей коже в кровь, кости, мозг. Я приказывала себе пошевелить мускулом, но ничего не происходило. Я начала видеть горного льва, сидящего в углу хижины. По ночам в щелях в крыше, там, где обычно появлялась Полярная звезда, мне мерещились глаза горного льва. Но я чувствовала все то же спокойствие, что бы это значило? Мой отец был горным львом, а горный лев был моим отцом.

Звук приближающихся шагов становился громче. Ни одно животное не могло быть настолько неуклюжим, чтобы ломать ветки и расшвыривать листву. Я представила, как приближается Гриффин. Он был таким ловким в своей правовой сфере: ни одного неверного слова в кратких докладах, ни одной ошибки во время судебных заседаний. Но в лесу? Он любил воду, любил плавать на своей лодке, но ему не нравилось ходить в походы или гулять по лесу со мной.

Правда в ту ночь, двадцать пять лет назад, когда мы с ним встретились в бухте, менее чем в полумиле отсюда, он двигался по тропинке весьма складно, почти как камышовый кот. Но это была основная тропа, а не узкие, извилистые и едва заметные проложенные оленями тропки, которые пересекали лес и болото вокруг хижины.

У меня было видение о Гриффине на пляже и ночи звездопада. Я целовала его, чувствовала жар его рта. Он прижимался ко мне всем телом. Время ускользало в прошлое и возвращалось в настоящее.

Я подумала о любви, которая была у меня в детстве, о силе, которую она давала мне сейчас. И я вспомнила тот день, когда узнала о том, как жестокость в детстве может создать демона.

Прошел всего год с нашей свадьбы. К тому времени я уже несколько раз наблюдала феномен черных глаз. Это всегда приводило меня в ужас. После каждого его приступа ярости я подумывала о том, чтобы уйти от Гриффина. Временами я приходила в эту хижину, чтобы подумать. И когда успокаивалась, как только отголоски страха, пробегавшие по моему телу, утихали, я решала остаться.

Один раз я уже развелась, и мне не хотелось потерпеть неудачу во втором браке. Я говорила себе, что Гриффин никогда не причинит мне физической боли, ведь каждый мог разозлиться, и вообще, это была здоровая эмоция. С его крайне напряженной работой и трагедиями, с которыми он там сталкивался, ему необходимо было выпускать пар. Я просто должна была найти способ сказать ему, что ничего плохого в разрядке не было, но он не мог постоянно вымещать свой стресс на мне.

И почти каждый раз, когда я возвращалась, потрясенная и полная сомнений, он обнимал меня и говорил, что любит.

— Ты — моя жизнь, — сказал он, вернувшись домой после одного особенно ужасного приступа и найдя меня свернувшейся калачиком на диване в гостиной. — Мы созданы друг для друга.

— Но мне так не кажется, когда ты ведешь себя со мной таким образом, — ответила я и, будучи не в силах встретиться с ним взглядом, посмотрела в окно на сверкавшие в солнечных лучах воды пролива.

— Я не хотел, — сказал Гриффин. — Мои мысли забиты тем подонком, обвинением которого я занимаюсь. Он зарезал женщину и оставил ее тело в куче мусора. Или в прошлом месяце — мать, которая позволяла своему парню избивать и калечить ожогами ее сына, отказывалась выступать против того парня, пока однажды рукоприкладство не зашло слишком далеко и мальчик не умер.

Я лишь продолжала смотреть в окно.

— Неужели ты не можешь попытаться понять? — спросил Гриффин необычно жалобным тоном, примиряюще, прося прощения. Это привлекло мое внимание.

— Я знаю, что ты видишь в жизни только худшее, — ответила я. — Но мне бы хотелось, чтобы, приходя домой, ты чувствовал самое лучшее, что может быть в жизни, — нашу любовь. Я стараюсь тебе это дать, но… потом что-то происходит внутри тебя. Я даже не знаю, что может служить этому причиной, и ты ведешь себя так, будто ненавидишь меня.

— Я никогда не смогу ненавидеть тебя.

— Точно так же, как ты никогда не смог бы ударить меня, или, по крайней мере, так ты говоришь. Но знаешь, что, Гриффин? Твой гнев и твои слова ранят сильнее, чем кулаки. У меня сейчас так болит сердце…

— Нет, Клэр, пожалуйста, не говори мне этого. Мне невыносимо сознавать, что я стал причиной этих чувств. Ты позволишь мне попробовать еще раз, дашь мне еще один шанс? — попросил он, беря меня за руки и осторожно поднимая с дивана. Он обнял меня, и я напряглась всем телом, оставаясь настороже.