Я сбежала по лестнице вниз и быстро вошла в помывочную. И даже зажмурилась в первый момент от того замечательного влажного духа, что ее теперь наполнял.

– Как здорово пахнет!

– Это куца. Местное дерево. Начинает пахнуть при нагреве, – отозвался Рэй, стоявший у бадьи. На нем уже не было дорожного кожаного доспеха, как и на оборотне. Только свободная рубашка, что ничуточки не скрывала, как же он офигенски сложен. Огромный и могучий. Аж все волоски на теле дыбом. И вот кстати.

– Рэй, а я могу спросить тебя кое о чем?

– Обо всем. – Кратко и емко, как обычно.

Ладно, если обо всем прямо…

– А ты кто? Ну, в смысле… ты, как Рунт, превращаешься или… – я чуть не ляпнула «нормальный», – просто человек?

– Я не человек, но… не превращаюсь. – Почудилось: последние слова он произнес как через силу.

– Почему… то есть… а кто?

– Полукровка. Мой отец – дракон, мать – Высокородная.

Дракон. Мама дорогая. Это же… уму непостижимо. Хотя чего удивляюсь уже. Такое повидала. Но дракон…

– Дракон. Так вот откуда крылья, – пробормотала ошеломленно я. Божечки, мой сексуальный опыт все страньше и страньше, как говорится. И все, главное, с уклоном в зоофилию. Дожила.

– Крылья? – Рэй весь аж встрепенулся. – Ты о чем?

– Э-эм-м-м… – Так, походу, уже маневрировать некуда. – Я их как бэ-э-э-э видела. Думала, мне почудилось. Когда троллиха меня сожрать собралась. Крыло, состоящее будто из тумана, врезало ей по башке, и она меня выронила.

– Ты видела мое крыло… – Блондин выглядел ошеломленным и совсем не спрашивал, вроде как сам с собой разговаривал. – Ты его видела. Он тебе его показал. Для тебя. Невероятно. Просто не может быть. Кто ты такая, Соня? Почему для тебя? Ты не моя истинная, почему тогда?

Чего ж он так разволновался? Глаза блестят лихорадочно, шарит по мне ими, хмурится. Только что был спокойный и адекватный, так нет, надо было тебе, Соня, рот открыть. С одним цеплялась и второго раздергать умудрилась. Уникум я, ничего не скажешь.

– Послушай, Рэй, я часто вижу то, что не видят другие. Это мой… дар. – Ага, одарила судьба, спасибо огромное. – Возможно, причина…

– Нет, – отрезал мужчина. – Он вышел ради тебя. Дал себя увидеть тебе. У тебя есть мана, но на тебя не действует проклятье.

– И что?

Рэй глянул на меня как-то очень уж странно. Так смотрят люди, принявшие некое решение, мне кажется. И отчего-то сразу в душе потянуло сквознячком обреченности. Слова он мне больше ни единого не сказал. Взял и вымелся из помывочной. Думай, Соня, что хочешь, называется. А не хочу сейчас думать. Я кайфануть хочу, чем и займусь. Быстро разделась и с блаженным стоном погрузилась в теплую воду по самые ноздри.

Рунт с платьем явился, когда я уже основательно расслабилась. Он вошел бесшумно, только по влажной коже пробежал холодок сквознячка. Положил одежду на полку и приблизился к бадье. Встал у меня над душой, попялился с минуту и вроде бы собрался уйти. Даже шагнул к выходу. Но вернулся и стал демонстративно медленно закатывать рукава, вещая взглядом о намерениях исключительно далеких от невинности.

– Топить будешь? – поинтересовалась я, обреченно констатируя зарождение порочного предвкушения.

– Нет, – ухмыльнулся он в своей обычной манере и опустился на колени у бадьи.

Погрузил кисти в молочно-непрозрачную от взвеси мыла воду и коснулся пальцами в районе моего пупка. Едва уловимо обвел его по кругу. Я и не старалась сдержать рваный выдох и вздрогнула. Одно короткое прикосновение, сопровождаемое молниеносно потяжелевшим и загоревшимся голодом его взглядом, и я реально вспыхнула. Показалось даже, что услышала специфическое пф-ф-ф! как при воспламенении жутко горючей жидкости от первой же искры.

– Соня-Соня, – пробормотал оборотень почему-то очень тихо и медленно, едва позволяя мне чувствовать контакт с кончиками его пальцев, повел одной рукой вверх к груди, а второй – по животу вниз, еще более мучительно медленно. Мне тут же стало нечем дышать, голова закружилась, и я безвольно откинулась на бортик деревянной бадьи. – Как вспыхиваешь… Только коснись – и заполыхала… Знаешь… Знаешь, как таких, как ты, у ругару зовут? Полымянницы погибельные… – Его дыхание тоже стало рваным, будто подстраиваясь под мое, а голос постепенно трансформировался, обращаясь малоразборчивым порыкиванием. – Сами вы – живое пламя… Мужик любой в такой – что сухая трава вспыхивает и до смерти сгорает… Не потушить никак… Не желает ведь он погаснуть… Теперь я понимаю… – легчайшее скольжение добралось до моего уже затвердевшего соска. Рунт очертил его и сжал. Совсем чуть, а меня прогнуло, как от разряда, и, давя стон, я прикусила губу. И в тот же момент пальцы второй руки добрались до лобка и уверенно двинулись дальше. Мои ноги приглашающе разошлись, как сами собой. Я открылась Рунту, и он этим, не мешкая, воспользовался. Издав совершенно невозможный для человека рокочущий звук, он взялся наглаживать мои складки сверху и самую малость между ними, задевая каждый раз так точно в безумно чувствительной точке, что по моему телу прокатывалась волна дрожи, а по воде – рябь. Он не позволил себе вторгнуться в меня ни на сантиметр, но делал так хорошо. Господи, ТАК хорошо. Я не монашка и снимать напряжение самостоятельно не чуралась. Но и сама я бы не сделала себе хоть каплю приятнее. Мышцы лона чуть ли не судорогой сразу сводить стало от обездоленности. Я безумно хотела его внутри, хоть самую малость и это настолько распаляло, что чувствовала себя мчащейся к вершине или же летящей в бездну на дикой скорости. И этим безумным полетом целиком и полностью управлял Рунт, причем с легкостью, практически едва дотрагиваясь.

– Вот так… так… – уже откровенно рычал оборотень. – Гори-гори, полымянница погибельная… Сожжешь меня, а? Хочу сгореть… Все одно не живу… Хочу… В тебе сгореть… Сожги…

– Рунт! – Грань, отделяющая меня от высшей точки, истончилась до невидимости и все же оставалась непреодолимой. Мне бесконечно не хватало той самой, познанной с ними наполненности, и я уже была готова о ней молить: – Ру-у-у-унт же-е-е!

Он сжалился надо мной, но только самую малость. Дал мне себя внутри, но так, как сам решил. Обхватил мой затылок и жестко поцеловал, вторгаясь языком беспардонно, будто был хозяином, берущим свое в полном праве. По сути, имел меня рот в рот и при этом лишь только самую малость усилил давление своих пальцев внизу. Я забилась, крича в его губы, суча ногами и расплескивая воду. Удовольствие катилось по мне волна за волной, пока его не стало слишком много, а вот воздуха для дыхания не осталось совсем. Я вцепилась в его запястье, останавливая, и дернула головой, освобождаясь и тут же жадно вдыхая. Перед глазами медленно прояснялось, и едва я смогла видеть, так натолкнулась на взгляд блестящих, как при лихорадке, золотистых глаз. Он смотрел… черт, слов не подобрать… Словно поглощал, сжирал заживо, упивался и нуждался-нуждался-нуждался… Меня от этого опять тряхнуло, на сей раз уже полноценным разрядом, пронзающим от сердца и много-много глубже трепетом. Однако едва Рунт заметил, что я смотрю в ответ, как закрылся прямо-таки молниеносно. Резко поднялся, нацепив свою маску – циничную ухмылку.