Когда 18-го утром я вскочил с постели, орудий уже не было слышно. Царила полная тишина. Я решил сразу же ехать на место и там сориентироваться в обстановке. Никогда не забуду то удивительное чувство, которое охватило меня, когда я беспрепятственно добрался до Колбели и застал там только тылы 14-й дивизии. Мне доложили, что дивизия вела ночной бой, а затем ускоренным маршем двинулась к Минску, чтобы в соответствии с моим приказом на рассвете третьего дня выйти на Брестское шоссе. А где же 16-я армия? По дороге к Минску я видел ее следы: пушки без упряжек и расчетов, брошенные в поле, огромное количество трупов людей и лошадей вдоль шоссе. Мой автомобиль часто останавливали местные жители и, узнав меня, с воодушевлением рассказывали, как «большевики» в панике и беспорядке убегали в разные стороны. Многие считали мою поездку небезопасной, так как в окрестностях бродили группы рассеянных «красных казаков». В Минске я застал 14-ю дивизию, которая стояла в боевых порядках вместе с 15-м полком улан. Из докладов я узнал, что 14-я дивизия встретила сопротивление южнофланговых дивизий советской 16-й армии (8-й и 10-й). Наша дивизия, понеся относительно небольшие потери (не более 200 человек), сломила сопротивление противника и обратила его в паническое бегство. Я узнал также, что, выполняя мой приказ, часть варшавского гарнизона, а именно 15-я дивизия, ударила вдоль шоссе Варшава – Минск и что сейчас она стоит неподалеку в Дембах Вельких. Я нашел ее там сосредоточенную и имеющую более чем странный боевой порядок: по обе стороны шоссе стояли батареи, одни повернутые на север, другие – на юг. Командир дивизии мне объяснил, что такое построение вызвано необходимостью, так как противник, поспешно отступающий из-под Варшавы, по сути дела, везде – и на севере и на юге. Я сориентировал дивизию на присоединение ее к нашей 4-й армии и приказал подготовиться к выступлению на север, чтобы форсировать Буг, за которым я рассчитывал найти противника. Для меня было очевидным, что удар, нанесенный так молниеносно, уже принес свои результаты под Варшавой. Все данные указывали на то, что уж если я нигде не могу найти так называемую Мозырскую группу, то советская 16-я армия практически прекратила свое сопротивление. Три ее дивизии (8, 10-я и 17-я) после короткого и отнюдь не кровопролитного боя были, по сути дела, полностью рассеяны. Не думаю, чтобы две оставшиеся дивизии этой армии (2-я и 27-я) были в состоянии оказать сопротивление согласованным действиям наших 14-й и 15-й дивизий с юга и дивизий варшавского гарнизона, выделенных для закрытия бреши под Радимином, – с запада. Поэтому более или менее упорное сопротивление я мог встретить только на Буге, куда противник был вынужден отвести свою 3-ю армию, которая вела бои под Зегже и далее, западнее Нарева. В противном случае эта армия могла оказаться в очень тяжелом положении, имея все пути отступления отрезанными вдвойне – противником и рекой Марев. Из этого я сделал вывод, что большая часть советских войск будет вынуждена отступать от Варшавы на восток и что с нашей стороны нужно как можно быстрее обеспечить абсолютное единство действий всех сил, собранных под Варшавой, чтобы, разбив одну из советских армий, энергичным преследованием и натиском со всех сторон завершить разгром остальных войск противника.

Я решил немедленно ехать в Варшаву, чтобы там на месте организовать и преследование, и общий удар всеми силами. Настроения в Варшаве были несколько не такие, каких я ожидал. Была и радость, и определенное чувство облегчения в связи с освобождением столицы от непосредственной угрозы, но было и беспокойство по поводу многочисленных атак на города в нижнем течении Вислы, такие как Плоцк и Влоцлавек, и тревога, вызванная все большим углублением неприятельских частей в так называемый Гданьский коридор. Всем, с кем мне приходилось разговаривать, наше стратегическое положение не казалось таким благоприятным и таким радикально изменившимся, как оно представлялось мне. И если в Варшаве еще явно ощущалось психологическое давление прежних успехов п. Тухачевского, то мне уже удалось сбросить с себя этот моральный груз, груз наших неудач в прошлом месяце. Единственную возможность для противника избежать грозящего ему разгрома я видел только в организации обороны на Буге – а туда уже подходили дивизии 4-й армии и войска ген. Рыдз-Смиглы.

Попытки ослабить напряжение на фронте восточнее Варшавы путем нанесения удара менее скованными войсками Северного фронта под Модлином (наша 5-я армия) принесли некоторые результаты. Мы продвинулись до Насельска и вдоль Нарева на север. Но теперь господам в Варшаве казалось, что в случае дальнейшего продвижения 5-й армии на север ее левый фланг окажется в слишком большой опасности; то же самое относилось и к той части 1-й армии, которая наступала по западному берегу Нарева. Я лично не усматривал здесь никакой опасности и был уверен, что в любом случае противник будет вынужден отступать. Но моя уверенность не встретила понимания в Варшаве. Страх за столицу там был еще очень силен, а вклинение противника на запад слишком велико, и мне стоило больших усилий, чтобы настоять на своем.

В приказе от 18 августа я ставил нашим армиям следующие оперативные задачи:

«3-й армии – прикрытие районов, прилегающих к Люблину и Хелму, выход на Буг, ведение разведки за Бугом, а также оказание помощи левому флангу Южного фронта путем воздействия с севера на части большевистской 12-й армии, не ограничивая свои действия южной границей своего участка.

2-й армии – активное преследование в северном направлении с задачей занять Белосток и атаковать с востока отходящие колонны противника; одновременно обезопасить себя с востока путем занятия Брест-Литовска (3-й див. лег., а также приданные 2-й армии 19-я пех. див. и 41-й пех. п. предназначаются для действий в районе Августов – Волковыск).

4-й армии – активное преследование в северном направлении с задачей быстро форсировать Буг на участке Брок (вкл.) – Гранне (иск.), занять Мазовецк и прижать противника к германской границе; быстрее действовать правым плечом для охвата противника с фланга.

1-й армии – фронтальное преследование в северо-восточном направлении. Ось преследования: Варшава – Вышков – Остров – Ломжа. Кавалерию использовать на левом фланге для закрытия промежутка между пехотой армии и границей.

5-й армии – полная ликвидация 3-го конного корпуса 4-й армии и тех частей 15-й армии большевиков, которые окажутся отрезанными в результате продвижения 5-й армии на север в направлении Пшасныш – Млава».

В дополнение к этому приказу поздно ночью 19 августа в Седльцах я написал письмо своему начальнику штаба, так как уже знал, что ни 4-я армия, ни войска ген. Смиглы не встретят на Буге серьезного сопротивления. Поэтому я посчитал возможным уменьшить количество войск, задействованных в непосредственном преследовании. Кроме того, войска, сосредоточенные в предместьях Варшавы, уже можно было вывезти частично на юг, а частично на восток для формирования нового фронта, повернутого не на север, как сейчас, а на восток. Зачатки такой реорганизации прослеживаются уже в приказе от 18 августа. В пункте III этого приказа я распорядился вывести из состава 5-й и 1-й армий 41-й сувальский полк и 19-ю дивизию, известную ранее как 1-я литовско-белорусская. Это было сделано для того, чтобы 41-й полк, сформированный из сувальских добровольцев, направить в родные места для их освобождения от советско-литовских захватчиков. В свою очередь 19-я дивизия, также состоящая из добровольцев с наших окраин, должна была выдвинуться, как сказано в приказе, «скорым транспортом» через Варшаву и Седльце в направлении на Черемшу, чтобы одной из первых очистить свою родину от врага. В письме начальнику штаба, во II пункте, я окончательно сформулировал свой замысел. Противника я считал разбитым, поэтому суть своего приказа я изложил следующим образом: «На 5-ю армию возлагается преследование. 4-я армия наступает в северном направлении, все более сужая все пути отступления. 2-я армия наносит внезапный удар с востока. Я не упоминаю о 1-й армии (находящейся посередине между 5-й и 4-й) только потому, что для нее, видимо, не найдется места, и ее придется разделить между 2-й и 3-й армиями. Последнюю целесообразно использовать не только для прикрытия Буга и Люблина, но и для удара в южном направлении с целью освобождения Галиции». Таким образом, уже к 20 августа я хотел покончить с тем стратегическим абсурдом, который я когда-то положил в основу битвы за Варшаву.