– Я хочу дать тебе свободу.

Я закончил обедать и принялся за вино, которое моя винодельня делала из моего же винограда. Ничье сырье во всей Италии не могло сравниться с моим виноградом, при том что моя компания была совсем небольшая.

Услыхав мои слова, она подняла взгляд от тарелки. Вилка выпала из ее руки, лязгнув о фарфор. Вероятно, моя фраза прозвучала настолько ошеломляюще, что она переспросила:

– Что ты сказал?

– Я хочу дать тебе свободу, – повторил я слово в слово.

Она схватилась за грудь.

– Свободу? Ты отпустишь меня домой? – спросила она дрогнувшим голосом.

Именно голос выдал истинное ее желание. Она жаждала свободы сильнее всего на свете. Больше, чем еды и воды. Больше, чем доброе здравие.

– Я отпущу тебя. А вот что ты будешь делать со своей свободой, это на твое усмотрение.

Ее дыхание оборвалось, а глаза наполнились слезами.

– Благодарю! О, благодарю тебя! Я же говорила, что ты добрый! Я же знала…

– Я еще не закончил говорить.

Для меня не было более тяжкого оскорбления, чем назвать меня добрым. Я прекрасно знал, кем являюсь, и доброта не входила в число моих достоинств. Это слово раздражало меня, словно кто-то водил железом по стеклу.

Она немедленно замолчала, а слезы стали неподвижно в ее глазах.

– Это не подарок. Ты должна заработать свободу. – Пытаясь догадаться, к чему я клоню, она выпучила глаза. – Видишь ли, отпуская тебя на свободу, я теряю нечто бесценное для себя – возможность отомстить. И ты никак не сможешь возместить мне такую утрату. Я потерял нескольких людей, когда отбивал тебя у Боунса. И я потеряю уважение моего брата, если просто так отпущу тебя. Ты должна заработать свободу. Рассчитаться со мной.

– У… у меня есть кое-какие сбережения. Но мне надо…

– Мне не нужны деньги. Что они для меня? Я хочу большего.

– Так чего же?

Я взял со стола чашу с пуговицами и высыпал все до одной. Затем поставил чашу на место:

– Я хочу тебя.

Она воззрилась на рассыпанные пуговицы, потом протянула руку и взяла одну. Покрутив ее в пальцах, она провела большим по гладкой поверхности. Это была вещь из слоновой кости с четырьмя дырочками.

– Каждый раз, когда ты подаришь мне наслаждение, одну из них я буду опускать обратно в чашу. Вот так. – Я подцепил одну и бросил ее в чашу. – И когда она заполнится вся, твой долг будет погашен. И тогда можешь ступать на все четыре стороны.

В чаше помещалось около трех сотен пуговиц. Ей придется много, очень много поработать, прежде чем сосуд заполнится. Но этого времени вполне должно хватить, чтобы я смог пресытиться этой женщиной.

– А что, если я откажусь? – спросила она, отбрасывая пуговицу.

Нет, она не скажет «нет». Ей по вкусу мои прикосновения. Ей нравятся мои поцелуи. Она хочет меня, но из принципа отвергает. Я давал ей возможность стать свободной, я давал ей возможность заслужить эту свободу. И в то же время я мог управлять ею.

– А вот тогда ничего не изменится.

– В смысле?

– Ты останешься здесь до скончания века. Будешь работать по дому наравне с остальными служанками. Я никогда не прикоснусь к тебе без твоего согласия и запрещу это делать другим. Комфорт, безопасность, забота. Но на этом все. Ты никогда не вернешься домой. Остаток дней ты проведешь в этом доме. И умрешь здесь.

– Да их тут сотни, – сказала она, разглядывая кучу пуговиц.

– Триста шестьдесят пять. Ровно столько, сколько дней в году. Год службы. Совсем неплохо.

– Я не буду спать с тобой даже за свободу! – Она зачерпнула горсть пуговиц и швырнула в меня. – Я заслуживаю свободу просто так, потому что я человек! Я заслуживаю ее за все то дерьмо, что со мной случилось! Я…

– Ты ровным счетом ничего не заслуживаешь, пока я тебе не позволю, – сказал я, поднимаясь со стула. Под ногами перекатывались пуговицы. – У тебя есть выбор: уйти отсюда или стать пленницей до конца твоих дней. То есть смотреть на эти виноградники и мечтать о смерти. Или же оплатить свой долг и выйти на свободу.

– Я никому ничего не должна.

Я схватился за край стола и подался вперед:

– Ты не понимаешь! Моя жертва куда больше, чем ты можешь вообразить. Я вынужден потерять величайшее для меня сокровище, и эта мысль будет преследовать меня до самой смерти. Нет, ты должна, ты должна мне! И много больше!

И с этими словами я указал на полную пуговиц чашу.

– Но какие у меня гарантии, что ты не обманешь?

– Я – человек слова. – Да, я был преступником, но все же соблюдал определенный кодекс чести. У каждой организации есть правила. Даже у пиратов был свой устав. Это поддерживало порядок и помогало избежать хаоса. – Если я сказал, что освобожу тебя, то так и будет.

Она пристально смотрела мне в глаза, пытаясь разглядеть обман:

– Ты обещаешь?

Она явно была готова согласиться. Вот-вот сделка должна была совершиться.

– Да, обещаю.

Она обвела взглядом рассыпанные по полу пуговицы:

– Я должна подумать.

Нет. Это должно свершиться сейчас!

Она встала и направилась к дверям.

– Думай столько времени, сколько тебе нужно.

Да поторопись же, сука!

Она ничего не ответила, и я остался один в столовой.

Я и триста шестьдесят пять пуговиц.

Триста шестьдесят пять пуговиц.

Как их много.

И как много секса…

Его обещало быть еще больше, чем в доме Боунса, даже если он и приходил ко мне по нескольку раз за день. Сколько же выпало на мою долю! Когда я лежала под ним, я превращалась в вещь – в его вещь. Я раздвигала ноги по его команде и по его команде делала все то, что он хотел.

Вытерплю ли я?

Мне нравился Кроу. Когда он поцеловал меня, я ощутила необыкновенную пустоту в животе. Я дотронулась пальцами до его груди и почувствовала всю мощь его тела. А когда он стал тереть мой клитор, то я оказалась на грани настоящего оргазма – я не могла поверить, что такое возможно, после всего, что мне пришлось испытать.

Он зажег во мне искру.

Но все это было неправильно. Это было незаконно. Он хотел, чтобы я добровольно сделалась его секс-рабыней, приняла его условия и сдалась. Это не шло ни в какие ворота. Его предложение было неприемлемо.

Только… это сделало бы меня свободной.

С каждым разом, с каждой пуговицей, я бы приближалась к воле. Я бы делала дело, попутно ослабляя кандалы своего рабства. Я бы вернула свои права, я была бы все ближе и ближе к Америке, к родному дому. Я была бы ближе к Джейкобу. Он бы понял меня и мое решение. Если это был единственный выход из положения, я должна принять предложение Кроу.