время не мог собраться – это чувствовалось по голосу. А потом прямо в середине очередного предложения замолчал и отбросил книгу на край постели.

– А ну его к черту, заражаться – так заражаться. Сама начала, претензии не принимаются.

И прижал меня собой, вдавливая в постель. Я и так не могла сопротивляться из-за одеяла, но от его напора совсем одеревенела. Горло все еще болело, нос не до конца отложило, но поцелуй все равно выбил из колеи противоречивыми ощущениями. Поначалу нежный, а потом все более напористый. Губы его, сухие и жесткие, только разгонялись, раздвигали мои, язык нагло проходился внутри, беспардонно вовлекая и мой в эту борьбу. Я от переизбытка впечатлений, от непонимания просто поддавалась невыносимому волнению, которое почти сразу стало общим. Что мы делаем? Зачем мы это делаем? У меня кружилась голова от мысли, что он меня целует – не просто целует, а именно такую: красноносую и безобразную. И не может остановиться, подгоняя нас обоих, а на таких скоростях мы очень быстро приедем к желанию выкинуть к собачьим чертям разделяющее нас одеяло. И одновременно жарко, и пробивает озноб… Интересно, а он задыхается тоже от жалости или уже от уважения?

Глеб оторвался моих губ и жадно впился в шею неожиданно ледяными губами. Но почти сразу же замер и завис надо мной в каком-то осознании.

– Да у тебя просто температура поднялась…

Он был испуган этой мыслью сильнее, чем обескуражен моим действием недавно. Дотянулся до градусника на тумбе, вставил мне под мышку и молчал, отводя взгляд. Через пару минут глянул:

– Почти тридцать девять… Вот я баран. Забыл, что от тебя ласки дождешься, только если тебе очень плохо… Я за лекарствами, лежи.

Он сорвался к двери и там замер. Обернулся:

– Лада, ты, это… извини, хорошо? Я не мудак, просто не допер, перепутал… устал, наверное. В последнее время нормально спать не получалось…

Его извинения перечеркнули все, что я только что испытала. Что он там перепутал? Меня с Аленой? Меня с резиновой куклой? А у меня сегодня, между прочим, самое значимое событие в личной жизни произошло! Я, можно сказать, несколько минут чувствовала себя такой нужной, как воздух необходимой кому-то, кто мне самой небезразличен. И это произошло от чьего-то недосыпа?

Весь остаток вечера Глеб выглядел виноватым и раздавленным, отводил взгляд, держался чуть в стороне, будто боялся ко мне случайно прикоснуться. Но почему-то никуда не сбежал, хотя я в том же состоянии только так бы и поступила. Нет, он снова лег рядом и принялся читать проклятого Толстого. А я была так поражена произошедшим, что просто спала и ему о том не сообщала – пусть напрягается в пустоту. Пусть надеется, что я тоже в этом чтении хоть как-то присутствую, откликаюсь, реагирую, хотя на самом деле меня там и близко нет. Со мной ведь произошло нечто подобное!

Глава 17. Столичная квартира без ипотеки

Противный Глеб и не думал разболеться, а я так надеялась. Нет, он заявил, что ему болеть некогда и отправился утром в офис, а меня оставил отлеживаться под чутким надзором его видеокамер и бытовых приборов. Это все очень отдавало неприкрытой заботой, да и до того он вел себя внимательно и раздражающе тактично. Сначала целовался так, как будто боялся без меня задохнуться, а потом вдруг явил облик чопорного джентльмена. Я не умела выражать свои чувства открыто и правильно, потому просто тихо бесилась внутри, а снаружи давила из себя улыбки и сарказм.

Самочувствие мое стало гораздо лучше, потому Толстым меня в кровати было уже не удержать. Я видела, что в книжном шкафу есть чем поживиться, но по мере роста настроения и ощущения безнаказанности желание погружаться в литературу сокращалось. Конечно же, в этом доме нашлось бы что-нибудь интереснее. Я, держа руками широкие штаны и шлепая большими тапочками, покралась к дальнему кабинету. Помнила, что там точно внутри камера, да еще и датчики движения, передающие сигналы прямо на телефон своему владельцу. Но это преступление – даже не преступление, а открытый вызов, потому что свою вину никто скрывать не собирается. Но раз я здесь застряла одна на целый день, то определенно имею право посидеть за собственным же компьютером или попытаться отыскать собственный же телефон. И пусть Глеб потом орет и напрягается по этому поводу, в нашей сделке подобные условия не оговаривались.

Но мой маневр предсказать было несложно, потому Глеб и не думал напрягаться – он просто запер кабинет снаружи перед отъездом. Попинав дверь, я внимательно изучила замочную скважину. Самый обычный замок. В фильмах показывают, что такие вскрываются двумя шпильками за пять секунд. Я выделила себе десять секунд, поскольку не являюсь профи. Вот только шпильки я с собой не додумалась сюда тащить. Пошла по дому в поисках, чем можно заменить что-то тонкое и острое.

Скрепки не помогли – они оказались недостаточно упругими, а одна вообще провалилась куда-то внутрь. Чтобы достать для начала скрепку, я взяла с кухни небольшой нож. Никуда не спеша и подбадривая себя бандитскими песнями, уселась на пол, высунула язык и принялась увлеченно ковыряться в механизме, представляя выпученные глаза Глеба, когда он об этом узнает. Вообще-то, он мне не постеснялся испортить настроение, потому такая мелочь даже не считается за месть.

Скрепку достать получилось, но справиться с замком оказалось сложнее, чем показывают в фильмах. Чертов кинематограф, он всю жизнь как-то перевирает, дает неверные установки – а приличные люди потом в мелочах путаются. Но у меня была куча свободного времени и еще больше терпения. Однако я вздрогнула, услышав шум от входной двери. Это что же, Глебарисыч нагрянул? У него такие печальные проблемы в бизнесе, столько работы, а он решил отлынивать?!

Но уже по звуку шагов поняла, что ошиблась. Отклонилась немного назад, чтобы лучше видеть – и обомлела. Из коридорчика была видна не сама дверь, но пространство рядом с ней. И как раз в нем обозначилась женская фигура в черной толстовке. Алена двигалась быстро и уверенно: она приподняла какой-то прибор повыше и запустила сигнал, вырубая сигнализацию. Заодно потух свет и надо мной. Затем оттуда же прицелилась к ближайшей камере, что располагалась над сейфом. Вероятно, выключила и ее, а уже потом шагнула дальше и споткнулась, разглядев меня.

– Ты что здесь делаешь? – прошептала, поняв, что бежать поздно – я ее узнала.

Я не знала, что сказать. Сморозить глупость? Идиотский ответ прекрасно сошел бы для Алены-тупышки, а не для Алены, сумевшей облапошить буквально всех людей вокруг. Вот