той и говорить не надо. Профессор, Павел Петрович, пальцем поманит, так сама бежит, в глаза заглядывает. Все ли ладно? Всем ли угодила? Хозяин Лору больше всех, наверное, любит. Понимают друг друга с полувзгляда и полувздоха. Бывает, Ольга Ильинична, встанет не с той ноги, всех гоняет. И профессору достается, и Глафире. Так Лора под стол в кабинете залезает и только ворчит оттуда. Ждет, когда хозяйка устанет и пойдет к Глафире на кухню мириться. А та глаза отводит, кастрюлями гремит, видно, что обиделась. Ольга Ильинична повздыхает, повздыхает, первая всегда винится, если не права. Мол, не серчай, знаешь же, почему не в духе. Глафира знает, конечно. Алексей Павлович, сынок профессорский, давно глаз не кажет, все в экспедициях каких-то. А что это за зверь такой – экспедиция, домовым неведомо.

Шушука хорошо помнит время, когда Алешенька маленький был. Охлобыстины тогда все лето в имении жили, только по осени в город перебирались. Шушука с ними не ездил. А зачем? Молодой был, лет двести только стукнуло. Морозов не боялся. Да и топили в доме в отсутствие хозяев от души, дров не жалели. Иногда так жарко бывало, что Шушука с братьями на снег выскакивал. Вокруг дома обегут пару раз, в снегу покатаются и обратно через трубу в дом. Управляющий утром гадал – чьи следы на снегу? Что за зверье? Вроде не зайцы, для белок великоваты, для волков мелковаты. Даже лесничего вызывал. Тот только руками разводил. И собак спускали на ночь. А что домовым собаки? В мире все жили, на чужое не посягали. Собаки домовых не трогали, а те – их.

А по весне Ольга Ильинична с Алешенькой приезжали. Сразу шумно в доме становилось. Алеша везде бегает, всюду лезет. Домовые от него и на шкаф, и на печку забирались. Шушука однажды замешкался в комнате, пуговицу подбирал, да и засмотрелся, а тут дверь нараспашку и Алеша в залу влетел. Еле успел Шушука под кресло шмыгнуть. Алеша решил, что крыса мелькнула, крик поднял. Глафира шваброй все углы прочесала, только успевай уворачиваться. А пуговицу Шушука сохранил. Вот, тут она, в обшивке кресла, вместе с сережкой спрятана.

С сережкой другая история. Шушука ее после бала нашел. Обычно он дорогих вещей не брал, так, по мелочам – карандашик, расческу. Да и то только забавы ради. Утором Глафира поищет-поищет, а потом руки в боки встанет посреди комнаты и скажет: «Домовой! Поиграй-поиграй и нам отдай!» Отдавал, конечно. Ольга Ильинична наутро удивляется: смотрела же на комоде, не было там щетки для волос. А вот лежит! Глафира только руками разводит. Потом догадалась, конечно. Стала даже стенкам грозить, а Шушука с братьями знай посмеиваются. А сережки не хватился никто. Красивенькая такая, с камешком голубеньким. Шушука отдал бы, да не просили вроде. Так и остались ему сережка да пуговица. Он их с собой в городскую квартиру перевез.

Не хотелось ехать, конечно. Привык к деревне, да что-то там у профессора случилось, вот и пришлось продать имение. Все переживали, Глафира долго плакала, да ничего не попишешь. Братья кто куда разбежались, Шушука и не знает даже, живы ли… Но не мог он профессора оставить. Так в кресле и переехал. Дорогой трясло страшно, он все боялся сокровища свои растерять, но добрались благополучно.

Городской дом тоже хороший, просторный. И печки тут есть, а одна особенная, камин называется. Правда, на него так легко не влезешь. Барон как-то прыгнул, вазу скинул. Глафира его веником погоняла, да что толку? Вазу не склеишь. Осколок фарфоровый под кресло закатился, Шушука и припрятал. Не нужен никому, а красивый, завитки золотые. Хозяйка долго переживала, потом Алеша ей на именины другую вазу подарил.

Он все время с подарками наезжает. Вроде и ждут его каждую минуту, Ольга Ильинична все глаза проглядела, да и хозяин вечерами вздыхает. А он всегда как снег на голову. Глафира только ахнет, когда его звонок в прихожей раздается. Алешин звонок ни с чем не спутаешь: требовательный, радостный, долгий. Глафира еще повернуться не успеет, а Ольга Ильинична, как девочка, по лестнице бежит, туфельки домашние теряет и первой дверь распахивает. Бросится сыну на шею, целует, плачет, по щекам гладит. Павел Анатольевич держится поспокойнее, но видно, что рад, все руку сыну жмет и по плечу хлопает, порой и приобнимет чуть. Глафира слезы быстро фартуком утрет, да к плите. «Откуда тесто?» – Ольга Ильинична удивляется. Глафира только плечом дергает: да вот загодя поставила, как чувствовала! А в доме сразу шумно, весело, все кувырком. Этого Шушука уже не любит, под кресло забивается и пережидает до ночи, пока все не успокоится.

А однажды распахнули дверь на знакомый звонок, а там Алексей Павлович, да не один. На руках щенок сидит. Все так и ахнули. Алексей осторожно щенка на пол спустил – у того лапы на натертом паркете сразу и разъехались. На брюхе прополз немного и тревожно оглянулся. Ушки еще висят, глаза-пуговицы, но смышленые. Скользнул взгляд по Ольге Ильиничне, по Глафире, а вот на Павле Петровиче задержался, помутнел сразу от нежности, нос вздрогнул, и поковылял щенок к профессору на толстых лапках. Ткнулся в туфли и замер.

Так больше и не отходил. При ближайшем рассмотрении оказался щенок девочкой, назвали Лорой. Хорошая собака, никому хлопот не доставляет, культурная, ничего без спросу не возьмет. Вот только кресло Шушукино полюбила и спать в нем повадилась. Ну и пусть спит, жалко, что ли? Правда, большая выросла, а кресло-то старое, под ней прогибается, неудобно Шушуке. Он ворочается, будит Лору, та поворчит, но спрыгнет. Всегда к Шушуке с уважением. Поначалу даже косточки носила, потом поняла, на корочки перешла. Это Шушука любит. Помусолит и на потом оставит. Да и Барон тоже не обижал никогда. Лапы мягкие, ходит, как плывет. А потом одним махом на камин или на диван прыгнет и уже оттуда наблюдает.

Ночью Шушука заворочается, кот сразу глаза открывает, смотрит сквозь густую темноту куда-то, где одному ему видно, а потом опять задремлет. Темно в доме, тихо, только Лора сопит.

Сейчас Шушука спокойно живет, а вот полгода назад Ольга Ильинична мебель менять надумала. Кресло первым делом на выброс наметила – старое, обивка протерлась. А Шушуке куда со всем скарбом податься? Накопилось сокровищ – не унести, да и привык к углу своему. И так еле с дачи переезд перенес.

Приходили какие-то люди с густыми голосами, в сапожищах. Топали по комнате, Лору выставили, мебель двигали. Шушука под обивку спрятался.