В августе Ассамблея решила, что дворяне обязаны платить налоги и более не имеют права требовать дань у крестьян: был издан документ под названием «Декларация прав человека и гражданина».

Я впервые об этом услышала, когда заходила в гости к своим. Мы сидели и завтракали. Я рассматривала их по очереди и дивилась, как сильно они изменились: братья порозовели и стали плотными, как гуси. Мать была одета во все чистое и без конца улыбалась. Моя дурная сестрица родила такого же дурного младенца. Каждый из нас вжился в новую роль, и в целом все были довольны. Все, кроме отца. Он вздыхал, ворчал и хотел в Париж — посмотреть, что там сейчас ставят. Хотел снова писать для театра.

Мать сказала ему:

— Нужен тебе Париж — отправляйся один. С какой стати нам переезжать, когда у нас здесь такой кров и такой стол?

— Мясные кролики так же рассуждают, — пробурчал он.

Когда мы допивали кофе, с улицы донеслись крики мальчишек-газетчиков. Отец выбежал купить газету и, едва заглянув в нее, бросился к нам.

— Послушайте! Послушайте! — кричал он, спотыкаясь на бегу. — Мы свободны! Франция свободна!

Мой дядя мастерил шатер для нового балагана.

— От чего это мы свободны? — спросил он.

— От тирании! Ассамблея составила документ, в котором перечислены права человека. Они требуют, чтобы король его признал! — задыхаясь от волнения, отвечал отец. — Там написано… Гэсподи, поверить не могу! Там написано, что у каждого человека есть право на свободу, на собственность и на безопасность. И что никого нельзя угнетать. Все люди равны!

— Тсссс! Нас всех арестуют! Это же измена — такое говорить! — прошипела бабушка.

— Нет, мама, послушай! — возразил отец. — «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Поразительно! Рене, у нас с тобой такие же права, как у короля!

— А что насчет женщин? — спросила тетка. — Они что-нибудь написали о правах женщин?

— Да при чем тут женщины, Лиз! — поморщился отец. — Тут же ясно написано: «Декларация прав че-ло-века!» — Он указал ей на заголовок. — А вот еще, Рене, ты только послушай… Статья третья. «Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации».

— Что это значит? — не поняла тетка.

— Что король правит не по воле Бога, как нам всегда талдычили, а по воле народа. Рене, да прекрати ты стучать молотком! Послушай лучше: статья одиннадцатая, наиважнейшая. «Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; посему каждый гражданин может свободно высказываться в устной, письменной или печатной форме».

Он пребывал в большом волнении, и в его глазах стояли слезы.

— Почему вы не ликуете? — спросил он, оглядывая по очереди наши лица. — Почему не плачете от радости? Или не понимаете, что мы теперь можем ставить пьесы, не опасаясь королевских цензоров? Мы можем сочинять и играть все, что пожелаем.

Дядя, вопреки обыкновению, молчал. Он перестал мастерить шатер и смотрел куда-то за окно. Взор его был рассеян и тревожен, словно он видел что-то, чего нам было не разглядеть.

— Рене, неужели и ты не понял? — волновался отец. — Это же начало — начало чего-то замечательного.

Дядя повернулся к нему.

— Верно, Тео, это начало, — кивнул он. — Начало конца.

Я дочитываю запись и бросаю взгляд на очередь. Впереди еще десять человек. Женщина, стоявшая за мной, не выдержала и ушла. Время близится к четырем. Надеюсь, все-таки успею. Я перелистываю страницу, вспоминая, что нам рассказывали о Французской революции в школе. Падение Бастилии — цветочки по сравнению с тем, что будет дальше. Скоро Версаль погрузится в кошмар. Очень скоро. И Алекс окажется в самой его гуще.

29 апреля 1795

— Я прячусь, Алекс! — объявил Луи-Шарль. — А ты считай до десяти и ищи меня!

Он выскочил из-под стола, за которым мы ели конфеты, украденные из вазы королевы. Я натянула на лицо маску и стала считать.

Был канун летнего солнцестояния. Для развлечения Луи-Шарля королева устроила маскарад в боскете «Обелиск», у фонтана. Сама она была в костюме Титании. Красавец граф фон Ферзен — в костюме Оберона. Король, утомленный после охоты, отдыхал в своих покоях. Играла музыка. В ветвях деревьев мерцали фонари. Гостям подавали ужин с шампанским, на десерт — мороженое. А потом все стали играть в прятки.

На Луи-Шарле была маска обезьянки. На мне — маска воробья. Я досчитала до десяти и побежала за дофином. Он присел на корточки за розовым кустом, но я притворилась, что не замечаю его. Тогда он помчался дальше, а я медленно шла следом, выкрикивая его имя, заглядывая под камни и сотрясая кусты, словно он мог вывалиться из розового бутона. Он хохотал не прекращая и бежал все дальше, в глубь рощи. Там не было фонарей, и мне пришлось продолжать поиски в лунном свете.

— Луи-Шарль! — звала я, идя по его следу. — Выходите же! Мы ушли слишком далеко. Нужно возвращаться.

Но Луи-Шарль не отвечал.

Я шла дальше по тропинке. Под луной белые статуи светились и казались призраками. Ночной ветер шуршал листьями. Я миновала пруд и заросли белых роз. А потом свернула с тропинки и увидела его — сидящего на скамейке человека в маске волка.

— Луи-Шарль! — закричала я, уже не на шутку волнуясь. — Луи-Шарль, где вы?

— О, кого я вижу! — произнесла волчья маска. — Парижский воробушек больше не рыщет по помойкам, а клюет шоколадки с королевского стола? Высоко же ты залетела, пташка.

— Луи-Шарль! — крикнула я снова, отступая. — Отзовитесь!

— Боюсь, его здесь нет, — сказал незнакомец.

— Луи-Шарль! — звала я. Голос мой начал дрожать. — Луи-Шарль!

Молчание. Было так тихо, что я слышала, как мое сердце колотится в груди. И тогда незнакомец сказал:

— Выходите, Луи-Шарль. Наш с вами розыгрыш удался на славу.

Луи-Шарль тотчас выскочил из-за его спины.

— Ты попалась, Алекс! — закричал он, прыгая вокруг меня. — Попалась!

Я схватила его и прижала к себе, все еще дрожа от страха. А вдруг бы он потерялся? Я же за него в ответе. Что, если бы его похитили? Король содрал бы с меня кожу заживо.

— Кто вы такой? — возмущенно спросила я у незнакомца.

Он снял маску, и я увидела глаза цвета полуночи.

— Я Филипп, — представился он. — Герцог Орлеанский.

Герцог Орлеанский! Кузен короля! А я обратилась к нему без всякого почтения, словно к прислуге.

Я тут же присела в реверансе, опустив взгляд.

— Простите, ваша светлость, — пробормотала я и добавила, что нам нужно возвращаться, иначе королева будет беспокоиться. Мы попрощались с герцогом, но не успели сделать и пяти шагов, когда Луи-Шарль спохватился: он забыл маску обезьянки!