А как и вправду затянет, что делать?

— Варвара Дмитриевна, что-то вы грустненькая сегодня?

— Дождик идет, — сказала госпожа Звонкова, очнувшись от задумчивости. — Как будто осень.

— Будет вам скучать, Варвара Дмитриевна. Сейчас после перерыва такие баталии начнутся, если, конечно, князь Шаховской новых сюрпризов не устроит.

В это время в комнату не вошел, а вбежал сам князь, и все всколыхнулось ему навстречу, как будто в пруд бросили камень.

— Дмитрий Иванович, наконец-то!..

— Князь, как это вас угораздило в финансовый вопрос ввязаться! Да ведь вы знаете Коковцова, он никому указывать не позволит. Особенно если у него поручение от государя.

— Дмитрий Иванович, а правда, что Горемыкин просил отставки? Вы все же к правительственной ложе поближе будете!

— А правда, что вместо него Столыпина прочат? Или граф Витте тоже претендует?

Варвара Дмитриевна немедленно сделала вид, что занята, обмакнула перо в чернильницу и принялась сосредоточенно писать. Князь сел к столу, окруженный товарищами по партии, заговорил оживленно, громко. Она не слушала и не смотрела.

Ну и пожалуйста.

Генри под столом лягнул ее коленку, и она подняла глаза. Дмитрий Иванович стоял совсем рядом. Когда успел подойти?.. Она и не заметила.

— Варвара Дмитриевна, дождитесь меня после заседания, если у вас нет срочных дел.

— Я постараюсь, Дмитрий Иванович.

Он, кажется, хотел еще что-то сказать, даже губы сложил, и она вся превратилась в слух, но подошел кто-то, заговорил про конституцию, и все разговоры о главном пришлось отложить.

До вечера Варвара Дмитриевна изображала, что занимается привычным делом. Правда, на заседании никого и ничего не слушала, даже не записывала, а потом устыдилась — свою журналистскую работу она привыкла выполнять добросовестно. Ничего, внимательно прочтет отчеты и напишет материал.

Шаховской, против ожидания, явился сразу, как только прозвенел звонок к окончанию заседания.

— Позволите вас проводить?

Варвара Дмитриевна тут же растолкала под столом Генри, который вышел на середину ковра несколько удивленным. Полный тезка британского премьера не любил, когда им помыкали, а сейчас хозяйка явно помыкала — наспех пристегнула поводок, не дала минуты потянуться, прийти в себя, собраться с мыслями перед дорогой домой, а повлекла его за собой. Ну, деваться некуда, пришлось покориться.

— Пойдемте так, — предложил князь, кивнув на французское окно. — После заседания еще не разошлись, боюсь, как бы не пришлось в дискуссии вступать.

На улице было прохладно, серо. От дождя, который шел весь день, не переставая, шток-роза погрустнела, наклонилась. Генри, обрадованный выходом через сад, сильно потянул в сторону мраморной чаши — орошать. Варвара Дмитриевна отвернулась.

На дорожках и в аллеях никого не было.

— Благодарю вас, что весь день держались, — сказал Шаховской.

— Что это значит?..

— Я ведь понимаю, вам трудно играть, как на сцене. А вы играли превосходно! Ни одного лишнего слова или жеста. Ничем себя не выдали. Я сам ни за что не утерпел бы, обязательно стал бы расспрашивать, а вы молодчина.

Варвара Дмитриевна понимала: это преувеличение, но было так приятно, что князь ее хвалит, да еще за сдержанность! Ей всегда трудно было быть сдержанной, и мама часто повторяла, что этому особенно необходимо учиться.

— Ваше выступление относительно того, что поездку министра финансов необходимо отложить, произвело фурор, Дмитрий Иванович.

— Мы вчера об этом договорились со Столыпиным. Он счел необходимым известить Щегловитова и, конечно, самого Коковцова. Нужен значимый и вполне официальный предлог, чтобы задержать его отъезд на неопределенное время.

Они шли по дорожке, Варвара Дмитриевна время от времени трогала мокрые листья, просто так.

— И видите, как оно вышло?.. В первый раз за все время министры оказались солидарны с мнением Думы.

— Дмитрий Иванович, это же неправда! Они солидарны только из-за… — она понизила голос и оглянулась, — из-за опасности.

— Верно, но газеты об этом не знают и напишут, что правительство наконец-то прислушалось. А это уже немало, Варвара Дмитриевна! Противостояние парламента и власти — штука опасная, коварная. И увлекательная, вот в чем дело! А нужно не противостоять, а попытаться наладить работу.

Варвару Дмитриевну — вот ужас! — сию минуту совершенно не интересовала работа парламента.

— Расскажите мне, — попросила она, — все-все.

— Поедем или прогуляемтесь? Погода, правда, к прогулкам не располагает, но…

Ехать всего ничего, быстро подумала Варвара Дмитриевна. А прогуливаться можно долго. Бог с ней, с погодой!

Тут к решетке Таврического дворца, вдоль которой они шли, подкатила «эгоистка», ухоженная лошадка фыркнула и остановилась, и из коляски, к изумлению Варвары Дмитриевны, вылез священник и направился прямиком в ним. Лицо у него было несколько растерянное и виноватое.

— Дмитрий Иванович, прошу покорнейше меня извинить, но я к вам с разговором.

— Добрый вечер, батюшка, — как ни в чем не бывало поздоровался князь. — Варвара Дмитриевна, это отец Андрей из храма Знамения иконы Божьей Матери. Госпожа Звонкова — мой друг.

— Варвара Дмитриевна, — пробормотал «друг».

«То «бесконечно дорога», а то «друг»!..»

— Как я понимаю, нас всех интересует один вопрос, — заявил князь. — Предлагаю обсудить его у меня, здесь таким… собранием, я думаю, неудобно будет.

Варвара Дмитриевна уставилась ему в лицо — как «один вопрос»?! А батюшка-то при чем?! И разве дело не строго секретное?.. А как же строжайшая конспирация?! Шутка ли — террористический заговор, столько жизней в опасности!

— Я вам все объясню, — отвечая на ее взгляд, сказал Шаховской. — Вон моя коляска, идемте. Отец Андрей, вы за нами.

Батюшка смутился еще больше, оглянулся по сторонам, неловко забрался в свою изящную «эгоистку» и там ссутулился, словно старался занять как можно меньше места. Варвара Дмитриевна еще на него оглянулась — он сидел, нахохлившись и низко опустив голову, а сам высокий, здоровый, странный какой-то священник!..

Шаховской жил на Мойке в особняке, дверь отворил швейцар в красной с золотом длинной ливрее. Наверх в гостиную их вел лакей в черной паре. Варвара Дмитриевна и раньше здесь бывала, но сейчас благолепие и богатство дома почему-то произвели на нее неприятное впечатление. Застывший, как будто многовековой аристократизм обстановки резко контрастировал с живой жизнью, которую Варвара Дмитриевна всей душой ощущала в Думе, и уж тем более с делом, какое так будоражило, занимало и страшило ее. Здесь все было другое и по-другому устроено, и казалось, что жителю такого особняка абсолютно должно быть безразлично то, что происходит за его стенами.