— Какой-то совсем другой мир. — Она улыбнулась. — Мне всегда казалось, что история — это очень далеко! Как можно изучать то, чего уже давно нет?..

…Вот сейчас спросит: «О чем вы хотели со мной поговорить?», и что он ответит?..

Чтобы опередить ее вопрос, он заговорил сам, очень быстро и как-то не к месту, как будто начал лекцию читать, хотя никаких лекций и не требовалось.

— Я сейчас как раз исторические материалы смотрю. Это только кажется, что история или совсем не оставляет следов, или оставляет мало. Сто лет в историческом масштабе — крохотный срок, все это было совсем недавно. Конечно, в семнадцатом году, после революции, архивы основательно почистили, но все равно многое сохранилось. И архивы полиции тоже. Я пытаюсь как-то разобраться, о каком заговоре шла речь в письме Щегловитова.

— А кто был этот Щегловитов, я забыла?

— Министр юстиции. Но пока ничего особенного не нашел, а полковник просил быстрее.

— Полковнику всегда все нужно быстрее. В нашей работе чем быстрее, тем лучше. И если мы делаем ее хорошо и вовремя, о ней забывают тут же. Дело закрыто, приступаем к следующему. И так без конца. Через сто лет вряд ли кому-то придет в голову рыться в наших архивах!..

Шаховской открыл перед ней дверь, Боря выглянул из-за шкафа:

— Дмитрий Иванович, куда вы подевались?

И вскочил, завидев их.

— Варвара, это Борис Викторов, аспирант. Борь, Варвара… эксперт, с Петровки.

Боря как будто даже попятился немного, лицо у него приняло странное выражение.

— У нас… что-то случилось?

— Варвара Дмитриевна работает по этому же делу. — Как дальше объяснять ее присутствие у них на кафедре, Шаховской не знал.

Варвара стянула с плеч пальто и кинула в кресло. Дмитрий Иванович проводил его глазами.

— Можно посмотреть? — спросила Варвара.

Боря пожал плечами.

— Конечно, можно! — Шаховской пролез за шкаф и подвинул немного Борю. — Садитесь, Варвара! Ну, это стенограммы речей секретаря Думы, — он не хотел произносить собственную фамилию, — это материалы заседаний…

— Так много? — удивилась Варвара. — И они все сохранились?

— Конечно! Борь, а где?.. Все, я вижу. Это выписки из газет…

— Стойте, стойте! — Варвара перехватила его руку и стала быстро читать: — «По телефону сообщают. Депутат от Киевской губернии Иващенко серьезно заболел нервным расстройством и помещен в одну из психиатрических больниц Петербурга. Как известно, Иващенко в самом начале деятельности Думы обращал на себя внимание странным стремлением баллотироваться решительно на все должности».

Она засмеялась и снизу вверх посмотрела на Дмитрия Ивановича.

— Бедолага. Стремился на все должности, а попал в психушку. И тогда тоже так было, да?

— А вы говорите, история — то, чего нет…

— А вот, вот еще: «Помощник пристава Думы случайно обнаружил в креслах депутатов-трудовиков уволенного недавно из думского буфета официанта, комфортабельно читавшего стенографические отчеты. Поддельный депутат был удален с протоколом».

— Да, там много смешного.

Варвара продолжала читать.

— «Полиция случайно обнаружила» — опять случайно! — «в центре города подпольную мастерскую по изготовлению патронов на углу Малоохтинского проспекта и Суворовской улицы. Во время операции все выходы были обставлены чинами охранной полиции, которые арестовывали всех, выходящих из подозрительного дома. Мастерская ликвидирована. В кулуарах Думы чрезвычайное волнение вызывает слух о предстоящем массовом привлечении к судебной ответственности членов социал-демократической партии, около 38 человек, в связи с последними обысками и арестами».

— Вот, собственно, и все, что у нас есть. А больше никаких следов заговора.

Варвара еще раз пробежала текст глазами и посмотрела на Дмитрия Ивановича.

— Ничего себе — полиция случайно обнаружила, если мастерскую со всех сторон оцепили и повязали всех, кто там был. А остальных потом арестовали, не знаете?..

— Не знаю. Нужно искать следы.

— А их… реально найти?

— Совершенно.

Варвара опять уставилась в монитор:

— «Правые обвинили крестьянина-трудовика в предательстве интересов родины. Несчастный продал сотруднику австрийской дипмиссии дюжину яиц от заведенных им в гостинице кур». А это правда или шутка?

— Какие уж тут шутки, Варвара Дмитриевна.

— Господи, какой маразм! Бедный крестьянин! Он же депутат, да?

— Ну, конечно.

— В Думе заседал, законы принимал. Спасал Россию. По вечерам в гостинице выращивал кур.

Шаховской улыбнулся.

— Представляете, как было трудно работать такому парламенту? Представители народа ведь разные бывают. С одной стороны, этот крестьянин, а с другой, например, Муромцев. Ему четыре года было, а он играл в государство. Отцовское имение разбил на губернии и уезды, конституцию придумал сам. Беседка у него называлась «Палата депутатов». В двадцать семь он защитил докторскую диссертацию.

— Она называлась «Очерки общей истории гражданского права», — влез Боря, про которого все забыли. — А еще Муромцев был председателем «Юридического общества».

От Бориного высказывания, хотя в нем не было ничего особенного, Шаховскому вдруг стало неловко.

Он же сейчас… встречается с Варварой. При этом она почему-то приехала к нему на работу, сидит за шкафом у него на кафедре, читает выдержки из газет девятьсот шестого года и выслушивает биографию Муромцева. Ерунда какая-то получается.

— Наверное, уже пора по домам, — объявил профессор. — Поздно.

Кажется, Варвара удивилась. Еще бы! Теперь получается, что он ее выгоняет!

Некоторое время они путались в пальто. Шаховской подал ей свое, она его отвергла и взяла собственное, он перехватил, положил в кресло, взял снова, подал и опять не то!..

— Что вы делаете, Дмитрий Иванович?

— Не знаю, — сказал Шаховской искренне.

По лестнице они спускались в молчании. Дмитрий Иванович вовсю занимался самоедством.

Самым правильным будет сейчас извиниться, разойтись в разные стороны и больше ей не звонить и на работу к ней не таскаться. Так нескладно все получилось! Он сто лет ни с кем не… встречался и совершенно позабыл, как это делается. Нужно было подготовиться, пригласить в кафе, что ли, придумать, о чем говорить, так чтобы и ей было интересно. Ну, не о депутатах же Первой Думы и не о мастерской на Малоохтинском!.. Теперь у него даже повода нет задержать ее. Конечно, она обиделась, и совершенно справедливо.

Они вышли на высокое крылечко с двумя полукружьями ступеней. Дмитрий Иванович иногда спускался по левому полукружью, а иногда по правому, в зависимости от настроения.