Для него идеалом композитора был оперный композитор, а образцом музыкального творчества, если не считать Глюка, — итальянская опера. Он поставил себе целью подготовить из Шуберта оперного композитора. Для этого он заставлял мальчика штудировать тяжелые фолианты старых оперных партитур, писать музыку на тексты старинных итальянских либреттистов, изображать в звуках давно умолкнувшие и неведомые мальчику страсти, подчас ходульно и выспренне выраженные на чужом и абсолютно непонятном языке.

Всякую попытку петь своим голосом он строго пресекал. Всякое отклонение от стародавних правил беспощадно преследовал. <…>

Стоило в этой алгебре звуков, созвучий и ритмических фигур прорваться чему-то живому, как нотный лист покрывался красной сыпью исправлений. Карандаш учителя свирепо носился по строчкам — вычеркивал, выправлял, вписывал. И только когда усеченное отпадало, а оставшееся приводилось к норме, освященной традицией и законом, Сальери удовлетворенно хлопал Шуберта по спине и угощал шоколадом с воздушным пирожным.

Это не мешало ему в следующий раз недовольно морщиться при виде сочинений ученика. Не спасало даже отлично, по строжайшим правилам выполненное задание.

Не показать же написанное в конвикте Шуберт не мог. Ведь именно оно было своим, вылившимся из души. С кем другим поделишься сокровенным, как не с учителем, любимым и уважаемым.

Но с течением времени Шуберт скорее интуицией, чем умом, постиг простую и мудрую истину — не всё, что отвергает учитель, плохо. Больше того, раз старик недоволен, значит, то, что написано, хорошо. Слишком различны вкусы и приверженности. Веку нынешнему не идти об руку с веком минувшим. Учитель — наивысший судья — не принимает тебя. Значит, будь сам себе судьей и учителем. Перенимай то, что полезно, — технику, прием, ремесло. И отбрасывай то, что вредно. Если самое близкое тебе чуждо ему, стой на своем. Твердо и нерушимо. Как скала и твердыня. Подобно царю Давиду в псалмах его. Пусть это вызовет гнев учителя, он лишь укрепит тебя в твоей правоте.

С особенной неприязнью относился Сальери к песням Шуберта. Меж тем Шуберт всё больше и больше сочинял их. Народная песня, свежая и благоуханная, как росистый луг на заре, рождала в нем радость и тревожное беспокойство, столь потребные для творчества. Протяжные и переливчатые песни моравских деревень, искрометные польки и фурианты чехов, словно фамильный талисман, передававшиеся из поколения в поколение веселые и трогательные песенки венских предместий составили ту благодатную среду, которая питала и поила его»{243}.

Странный все-таки человек этот Б. Г. Кремнев! До чего же у него всё черно-белое и не имеет ни малейших оттенков! С другой стороны, и работал он в странное время, когда всё вокруг было исключительно черным или белым, а посему оставим его в покое. Возвращаясь к Сальери и Шуберту, отметим лишь, что последний, всегда считавший себя учеником итальянского маэстро и подписывавшийся как «ученик Сальери», щедро вознаградил своего учителя, посвятив ему Десять вариаций для фортепиано, цикл песен на слова Гёте и три струнных квартета. Кстати, эмигрировавший в 1981 году в США журналист и переводчик Азарий Мессерер с полным основанием написал, что Шуберт «просто обязан Антонио Сальери своей карьерой. Семья была не в состоянии оплачивать обучение и пансион Франца, и Сальери не только сам занимался с ним бесплатно, но еще и учредил для него стипендию. Подумать только: не будь Сальери, мы никогда не узнали бы музыки гениального Шуберта!»{244}.

Ференц Лист

Адам Лист, отец Ференца Листа, родившегося в 1811 году, с радостью принял предложение пожилого маэстро Сальери обучить одаренного мальчика гармонии, чтению партитур и сольфеджио. Юный Лист беззаботно жил в Венгрии, но потом благодаря Сальери, который принял участие в судьбе гениального ребенка, перебрался в Вену Семья Листа переехала в австрийскую столицу в мае 1822 года, и Ференц тут же поступил на обучение к Сальери, который «продемонстрировал живую привязанность к маленькому виртуозу»{245}.

В своей книге о Ференце Листе Мишель Кальвокоресси уточняет: «Адам Лист думал сначала выбрать в качестве преподавателя для своего сына Гуммеля. Но тот потребовал за свои уроки невиданные деньги, а посему честь обучать юного Ференца игре на фортепиано и музыкальной теории выпала Карлу Черни, с одной стороны, и итальянскому композитору Антонио Сальери — с другой.

Чтобы обучаться у этих двух мастеров, Ференц Лист провел в Вене почти два года.

Черни, ученик Бетховена и один из редких пианистов, которые в те времена играли большие произведения маэстро, не был, конечно же, недостоин задачи, возложенной на него. Но он достаточно долго колебался, прежде чем принять нового ученика, однако как только услышал игру Ференца, тут же согласился давать ему уроки за очень умеренную плату; и вскоре он уже так заинтересовался этим ребенком, что вообще отказался брать вознаграждение. Он приучал Ференца к методической и строгой дисциплине, и нетерпеливый дух ребенка не раз страдал от этого, но это было ему чрезвычайно полезно.

В это время Сальери давал юному Ференцу не менее строгое обучение музыкальной теории; он учил его читать партитуры анализировать музыкальные произведения, а также правильно писать. Лист быстро приобрел особое умение в чтении оркестровых партитур и вскоре легко играл на фортепиано с первого взгляда. <…> Благодаря Сальери он также узнал все великие оркестровые сочинения Бетховена, которые поразили его до глубины души.

В зиму 1822/23 года Ференц часто выступал перед венской публикой, а также пережил аналогичный триумфальный успех в городах, где он в свое время дебютировал»{246}.

Важно еще раз отметить, что Сальери учил Бетховена, Шуберта и Листа бесплатно, «ни крейцера за уроки не брал. Что за чушь некоторые мелют — мол, отравитель, злодей! Молва всегда скорее склонна к дурному, чем к хорошему»{247}.

Другие ученики

Итак, учениками Сальери были Бетховен, Шуберт и Лист. Даже одного из этих трех имен было бы достаточно для того, чтобы войти в историю. Но у Сальери еще учились пианист-виртуоз и дирижер Ян Непомук Гуммель, автор десяти опер Франц Ксавер Зюссмайр (после смерти Моцарта именно он закончил по его эскизам «Реквием»), пианист и композитор Ансельм Хюттенбреннер, будущий профессор фортепианной игры Лейпцигской консерватории Игнац Мошелес, дирижер Йозеф Вайгль, композитор и дирижер Карл Готлиб Райсигер, автор тридцати опер и десяти симфоний Петер фон Винтер, органист и композитор Игнац Асмайер и многие другие — всех и не перечислить.

Джакомо Мейербер (урожденный Якоб Либман Бер), бывший придворным музыкантом в Дармштадте, написал несколько опер, но они были встречены публикой крайне холодно. Он уже «был близок к полному отчаянию, из которого его вывел Сальери, питавший большую симпатию к молодому композитору. Он указал ему, что причина неуспеха его произведений кроется в сухости приемов, в неумении писать для голоса. Сальери посоветовал Мейерберу ехать в Италию, чтобы заимствовать у ее великих мастеров ту грацию, поэтичность и красоту мелодий, которыми они пленяли весь мир и которых недоставало слишком серьезному, несколько сухому в то время творчеству Мейербера, выросшему в строгой дисциплине контрапункта и фуги»{248}.