— Да кого же черта ты его угробил, придурок? — наклонился к Дмитрию Литвинов.

— Да ты же сам этого хотел! Нечего теперь назад отыгрывать. Сам мне сказал: а если и угробишь мужика, не велика печаль. Говорил?

— Не помню. Врешь ты все.

— Г-говорил, родимый. И к-когда вез меня сюда, тоже не особо печалился. И теперь ты у меня в кулаке. Потому что я — всего лишь исполнитель, да еще и контуженый инвалид войны. А заказчиком получаешься ты.

— Нет, не я.

— А кто? Баба твоя? Неужто ее подставишь? — изумился пьяный Круглов.

— Никто никого подставлять не собирается. Только ты, я вижу, забыл, что сидел на моей шее? Что я тебя через Маринку деньгами ссужал на игру? На автоматы, в которых ты дни просиживал. И мои деньги просаживал. Два года гужевал. Все одалживался. Я, мол, потом отдам! А на компьютер кто тебе денег дал? Ты что думал, башли просто так даются? За твои глаза красивые?

— Так я их и отработал! Ты ж меня на этом и взял, паскуда! На пороке моем!

— Ладно, все, не дергайся! Хватит разборки устраивать. Надо думать, что дальше делать. Марина нервничает. Менты шастают.

— Ну и что? Договоримся, так никто ничего не узнает.

— Что ж, давай договариваться.

Литвинов наполнил стопки.

— Подожди, я в сортир. Отлить надо.

Дмитрий поднялся, пошатываясь прошел на кухню, за которой располагался санузел.

Марат Игоревич давно ждал этого момента. Он вынул из внутреннего кармана пиджака носовой платок, извлек ампулу с прозрачной жидкостью. Отломил головку, вылил содержимое в рюмку Круглова. Пустую ампулу с обломками стекла снова завернул в платок, убрал в карман.

Это было замечательное фармацевтическое средство. Используемое анестезиологами в мирных целях, умноженное на алкоголь, оно вызывало остановку сердца. Ценность препарата заключалась в его отсроченном действии. Второе преимущество в том, что, разлагаясь в организме, препарат не обнаружится в крови при вскрытии. Этот дивный препаратик разработчики апробировали год назад при участии Литвинова. И включили его, Марата, в соавторы. Молодцы! Препарат получил «путевку в жизнь», а он, как соавтор, получил в свое распоряжение несколько десятков ампул. Вот и пригодилось! «Все-таки верную профессию выбрал я себе когда-то», — усмехнулся Литвинов. Круглов вернулся, почти упал на стул. Глаза его были мутными.

— Ну так что? — спросил Литвинов.

— Я д-думаю, штука в месяц меня ус-т-роит.

— В деревянных?

Круглов пьяно рассмеялся, погрозил пальцем:

— Нет, не в деревянных. Зеленью.

— Ты спятил. Откуда у меня такие деньги? И потом, что значит в месяц? Это на сколько месяцев? На всю оставшуюся жизнь, что ли? Ты и вправду идиот.

— Можно двадцать штук единовременно. И я исчезну. П-просто ис-п-парюсь.

— Десять.

— С-с-емнадцать.

Они торговались еще минут пять, затем Литвинов сдался:

— Все, хрен с тобой. Завтра привезу деньги. И чтобы послезавтра ты из моей жизни исчез.

— Идет!

— Ну, давай по последней.

— А чего это по последней-то? — Круглов поднял рюмку, опрокинул ее, подцепил кусок колбасы. — Сам говоришь, хорошее-то можно… Давай плесни еще.

Через пару минут он спал, уронив голову на стол. Литвинов вымыл свою тарелку, рюмку, убрал все это на место. Пакет с бутылками отнес на кухню.

Почти пустая бутыль «стандарта» осталась стоять на столе, рядом с поникшей головой Круглова. Рюмку, из которой пил Дмитрий, Литвинов дважды ополоснул водкой, держа ее обернутой в платок рукой. Затем тщательно вытер изнутри. Еще раз оглядел стол. Остатки еды, хлебные крошки, рюмка, выпитая бутыль водки. И навеки уснувший электрик.

Кажется, все предусмотрено, еще раз оглядев комнату, решил Литвинов.

Кинув в рот таблетку «антиполицая», Марат Игоревич отправился в обратный путь.

Друзья встретились в «Узбекистане», где для них всегда держали столик в обособленном от основного зала кабинете.

— Ну, с чего начнем? — спросил Грязнов после пары выпитых рюмок и легкой закуски. — У меня вчерашний день отработан по полной программе. Ребята мои побывали и на подстанции «скорой помощи», откуда к Нестерову выезжала машина, и в больнице. Посетили и военкомат, куда приписан наш Круглов, исчезнувший электрик. Так с чего начнем? — повторил он.

— Давай с больничных дел.

— Значит, так. «Скорую» Нестеров вызывал восемнадцатого августа, как ты помнишь. Это было в семнадцать сорок. У них там каждый вызов записывается на магнитофон. Так что орлы мои запись прослушали. Нестеров жаловался на сильную боль в груди, которая длится уже несколько часов. Упомянул, что он сам — врач. И что обычные лекарства не помогают. К нему выехала бригада, приехали через двадцать минут. Потом вызвали реанимацию. Диагноз первой «скорой» — инфаркт. Реанимационная инфаркт отменила, но повезли его в Первую клиническую больницу с диагнозом острая сердечная недостаточность. То есть это как бы предынфарктное состояние. Так доктора объяснили. Врач, выезжавший на вызов, утверждает, что Нестеров был плох. Мог, дескать, и коньки отбросить. В Первую клиническую больной попросился сам, у него там знакомые доктора, он там у них уже лечился. А что я тебе говорил?

— Реанимационная бригада тоже по блату приехала?

— Нет, не по блату, конечно. Но вообще в районной подстанции Нестерова знают. Он довольно часто их вызывает. У него, оказывается, склероз сосудов. И бывают всякие там спазмы.

— Что в больнице врачи сказали?

— Что они сказали? Что поступил в тяжелом состоянии, три дня провел в палате интенсивной терапии. Кардиограммы начали моим орлам в рожи тыкать. Вот, мол, видите этот зубец и его нисходящее колено? Как будто оперативники что-то понимают в зубцах. Они и в коленях только женских разбираются. Короче, доктора больничные утверждают, что никуда Нестеров не отлучался. Что лежал он в отдельной палате тихий, как зайчик, и была у него персональная медсестра. Хотелось бы и мне так полежать, ей-богу!

— С медсестрой разговаривали?

— Да, под диктофон. Предупредили об ответственности за дачу ложных показаний, все как положено.

— И что она показала? Звонил Нестеров кому-нибудь?

— Она показала, что никуда не звонил. Что лечащий врач даже мобильник у него отобрал. Что с работы к нему приходили навестить, так посетителей не пустили. И что он, Нестеров, очень недисцилинированный больной. Как только стало получше, так сразу домой намылился.

— А врач лечащий что говорит?

— Да то же самое. Я ж говорю, у них круговая порука. Не верю я им.