На кухне семьи Сторм горит свет. В свете лампы видно двух человек, сидящих друг напротив друга. Филип и Лео. Мне любопытно, о чем они говорят. Любопытно, вызвал ли внезапный отъезд Вероники отца и сына на искренний разговор, который приведет к переменам к лучшему.

Я послала Лео эсэмэс перед тем, как завести машину.

Лео ответил сразу.

Я поворачиваюсь к дому напротив, где уже провела половину отведенного времени. В отличие от дома семьи Сторм, в моем темно. Но сестра внутри и ждет меня. Может, даже заснула, хотя я в этом сомневаюсь. Я не звонила ей, только отправила эсэмэс. Я написала, что еду, но про книгу я не упоминала. Остается только узнать, прочитала она на самом деле или нет, подумала я, открывая входную дверь В любом случае я должна ей все рассказать. Все. Я скидываю туфли, вешаю куртку и кричу: «Эй», но никто не отвечает.

Сестра сидит в темной кухне на том же месте, где я провела столько часов. Думаю, она видела в окно, как я возвращаюсь. На столе перед ней лежит стопка листов, которые я распечатала днем. Даже в темноте от нее не скрывается, что я в чужой одежде, а на лбу – пластырь, и сестра спрашивает, что случилось. Но голос у нее отсутствующий, как будто мыслями она где-то далеко.

Я осторожно кладу ключ на столешницу. Сомнений в том, что она все прочитала, не осталось. Как и вопроса, поняла ли она, о ком я писала.

– Сколько ты прочитала, прежде чем поняла?

– Прежде, чем поняла, что речь идет о тебе и Петере?

Я киваю.

– Я догадалась, когда прочитала о… шраме.

Меня тянет прижать руку к животу, кончики пальцев так и чешутся, и я борюсь с этой старой привычкой. Больше мне нечего скрывать. Правда вышла наружу. Я сама ее выпустила.

– Только ты мне сказала, что это следы операции по удалению аппендицита. Думаю, выдумка про колючую проволоку со мной бы не прошла.

Наверное, нет. Мы с сестрой были в курсе всех происшествий в детстве, всех шишек, ссадин и синяков. В детстве мы были очень близки.

– Томас, – вспоминает она, – твой первый парень. Я плохо его помню. Видела его только пару раз.

Я переминаюсь с ноги на ногу. Мне неловко от упоминания его имени.

– Мы собирались жить вместе, – говорю я.

Сестра медленно качает головой.

– Я и не подозревала, что у вас все было так серьезно. Я думала, это только подростковая влюбленность и что это пройдет.

Сестра много лет жила за границей, переезжала с места на место. Неудивительно, что она мало помнит подробности личной жизни младшей сестры в тот период. Но настало время просветить ее на этот счет.

– Мы начали встречаться еще подростками, но на момент разрыва мне был двадцать один год.

В глазах сестры мелькает понимание. Она молчит какое-то время, потом задает вопрос:

– То, что мама мне рассказала, об анорексии. Как она связана с этими событиями?

Я опираюсь на столешницу.

– Я перестала есть, когда узнала, что Томас мне изменяет. Это произошло неосознанно. У меня просто не было аппетита. Я сильно исхудала, но это не было анорексией. После всего, что случилось… что я сделала, что хотела сделать… мне было ужасно стыдно. Я взяла с мамы слово, заставила ее поклясться, что она никому не расскажет. Она могла говорить все что угодно, но только не правду.

Сестра повернулась к окну. Может, мы думаем об одном и том же. О тайне, которую сохранила мама. О том, о чем она предпочла умолчать.

Сестра не удерживается от вопроса:

– Ты не хотела, чтобы она рассказывала мне, твоей сестре?

– Особенно тебе.

Интересно, ненавидит ли она меня теперь. Она тоже отвернется от меня сейчас, когда я наконец ей доверилась?

– Ты же видишь, что эта история сделала с папой, – добавляю я.

Она спрашивает, что я имею в виду. Я объясняю, что наши с отцом отношения кардинально изменились в тот вечер, когда они с матерью вернулись домой раньше запланированного и обнаружили меня в прихожей в полубезумном состоянии. Сперва он, конечно, сочувствовал мне, пытался помочь. Но когда мне стало получше, отстранился и не мог смотреть мне в глаза. Чувствовал ли он страх или отвращение ко мне, я не знаю. Как и не знаю, были ли они вызваны тем, что я сделала с собой, или тем, что собиралась сделать с Томасом. Знаю только, что постепенно мы все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это все моя вина. Что он так поспешно переехал после смерти матери. Я всегда знала это, и мне очень стыдно, что мой поступок так повлиял и на ваши с папой отношения тоже. Это от меня, а не от тебя он старался держаться подальше…

– Элена, ты не виновата в том, что он повел себя как дурак.

Слова застревают у меня в горле.

– Извини.

За то, что я натворила. За то, что лгала тебе все эти годы.

Она встает, идет ко мне, подходит все ближе и ближе, пока не становится совсем рядом.

– Тебе, должно быть, было очень тяжело. Даже представить не могу, что ты пережила, наверно, никто не может представить. Когда я думаю обо всем, через что ты прошла… а я даже не подозревала… и не могла тебе помочь.

Она обнимает меня и прижимает к себе.

– Но теперь с прошлым покончено. С этого момента ты больше не одна. Никогда, пока я жива, ты не будешь одна.

Меня переполняют чувства. Искушение ответить на объятия, прижаться к ее груди и дать волю слезам велико, но страх сильнее. Я осторожно отстраняюсь от нее.

– Это не все, – говорю я. – Я сделала еще кое-что, еще более ужасное. И если ты прочитала книгу до конца, ты знаешь, что я за человек.

– Я знаю только то, что ты моя сестра, – решительно произносит она, – будем решать проблемы постепенно. Сейчас нам надо тебя покормить. Анорексия или нет, а ты худая, как палка, и это плохо для здоровья. Понимаешь, Элена, тебе нужно хорошо питаться, чтобы не умереть.

Она усаживает меня на стул и достает еду из холодильника, поясняя, что сходила за продуктами, пока меня не было. Выкладывает на стол разные виды мясной нарезки, несколько сортов сыра, оливки, печенье, виноград. Даже бутылку вина она принесла. Судя по всему, она закупила все это еще до моего эсэмэс в надежде на нормальный вечер пятницы. Теперь же все перевернулось с ног на голову, но сестра все равно пытается спасти вечер и даже зажигает свечи и ставит в центр стола.

Я смотрю на нее украдкой, пока она возится с тарелками и бокалами. Что творится у нее в голове, что она думает о прочитанном? Должно быть, у нее много вопросов.

– Я собиралась рассказать о Петере, – бормочу я, – перед тем, как ворвался Лео.