С дедовскими наставлениями и продолжил Витим свой неблизкий путь.

* * *

В Новгороде радимич узнал, что Ярослав, потеряв большую часть войска, намеревался бежать с остатками дружины морем в Швецию, к тестю, королю Олафу Скотконунгу. С ним покинуть город должен был и изрядно поредевший отряд Эймунда Хрингссона, которому тоже, по недосмотру князя Болеслава, досталось от польских воинов у Буга. Новгородцы, во главе с посадником Константином Добрыничем, этого не допустили: захватили и порубили ладьи князя. Когда разгневанный Ярослав явился на берег Волхова, навстречу ему из толпы горожан выступил Константин:

– Молви, князь, почто оставляешь нас и вотчину свою Новгород?! Чем мы перед тобой повинны?! Не мы ли ходили с тобой на Святополка, добывать стол киевский?! Не мы ли били его вместе с тобой под Любечем? Нашими трудами сел ты в Киеве! Думаешь, твой брат простит нам это? Как же Новгороду одному стоять супротив Святополка и Болеслава, к коим того гляди Брячислав Полоцкий присоединится. Если одолеют нас, то разорят город, и не видать больше Новгороду вольностей, а Святополк здесь своих посадников будет иметь. Мы тебе, княже, верили и пособляли, как могли, неужто и сейчас не поможем? – Посадник в ожидании поддержки обвел взглядом горожан. Те ответили многочисленными криками:

– Поможем!

– Молви, князь, что надо?

– Оружия дадим!

– Денег соберем, сколь надо!

– И воев!

– Ладьи новые вместо порушенных сработаем!

Константин вновь обратил взор на Ярослава:

– Слышишь, князь? Новгородцы с тобой. На Буге в твоем войске против Болеслава наших воев лишь малая часть стояла. Еще меньше вернулось. Ныне большую дружину соберем. А мало будет, варягов позовем. Хотим биться за тебя с Болеславом и Святополком!

Среди новгородцев эхом понеслось:

– Хотим биться!

– Веди, князь, на Киев!

– Пойдем на Святополка!

– Хотим!

Таковы были слова новгородцев и Константина Добрынича, к коим князь Ярослав Владимирович вынужден был прислушаться, смирив свой гнев. Прислушался князь, но обиду на посадника затаил, уж больно задело его самоуправство Константина, разрушение ладей и дерзкая прилюдная речь, где он напомнил, кому новгородский владетель обязан обретением киевского стола…

В этот же день новгородцы стали собирать деньги для наемников-варягов. С простолюдинов брали четыре гривны, старосты отдали по десять, бояре расщедрились на восемнадцать. Войско собрали немалое, дождались варягов и вместе с ними на исходе зимы подошли к Киеву. В дружине Ярослава вернулся к родному городу и Витим. Князь принял верного дружинника с объятиями – помнил, благодаря кому удалось уйти от погони в битве у Буга. За это, как и в прошлый раз, одарил монетами. Долго выспрашивал киевлянина о том, что творится в столице, какие настроения среди горожан, сколько у Святополка воинов, давно ли ушли поляки. Не преминул узнать и о родичах. Сообщение о том, что они уведены в Польшу, его расстроило. Завел Витим разговор и о Предславе, рассказал, как пытался ее освободить, спрашивал князя, почему он медлит, не вызволяет близких людей. Ярослав от вопроса нахмурился еще больше, ответил зло:

– То не твоя забота. Твое дело служить верно! Придет время, выкуплю…

* * *

Святополк противостоять брату не смог, спешно оставил Киев и увел дружину в Дикое Поле, откуда вернулся со множеством печенежских воинов. Застонала Русская земля под копытами степных коней. В который раз вел Святополк иноземцев в родную сторону, подавая дурной пример другим князьям и их потомкам. То ляхи с немцами и уграми, то половцы разоряли Русь, пользуясь междоусобицей. Князь Ярослав пользоваться сторонней помощью тоже не стыдился, вел с собой варягов. Не дело наводить чужаков на свою землю, еще хуже сталкивать людей русских друг с другом. Но так случилось…

Встретились на реке Альте, неподалеку от того места, где по приказу Святополка был убит вместе со своей дружиной князь Борис. Снова пролилась братская кровь. Битва была жестокой, противники упорствовали, короткий зимний день показался воинам вечностью. Три раза бросались друг на друга, ломая копья и мечи, сокрушая щиты и шеломы. В первой стычке конница печенегов и дружина Святополка заставили попятиться воинов Ярослава, но те уперлись и после короткой передышки сами ринулись на супротивника. Безуспешно. Третий раз завели ратоборство, когда солнце потянулось на покой. Начали издалека: метали стрелы и сулицы, на льду Альты пошли в ход копья и мечи, но победа не желала склоняться ни к тем, ни к другим. Дело дошло до рукопашной. Противника не жалели, резали ножами, душили, били руками и ногами, не гнушались любыми приемами: пинались, рвали зубами, выдавливали глаза пальцами. Торопшу ошеломили палицей так, что сбили шлем. Очнулся быстро, увидел, как здоровенный дружинник Святополка душит Пырю. Попытался встать, прийти сотоварищу на помощь, но кто-то сбил ударом ноги в спину. На подмогу Пыре пришел Гаврила: навалился на дружинника сзади, запустил пальцы ему в рот, стал рвать щеки. От боли дружинник разжал пальцы на горле бездыханного Пыри, сбросил с себя Гаврилу, придавил к земле, замолотил кулаками. Гаврила сопротивлялся. Дружинник озлобился еще больше, снял с головы шлем с заостренным металлическим навершием. Удары пришлись в голову Гаврилы. Здоровяк бил нещадно, сотоварищ погибал на глазах. Торопша лихорадочно зашарил руками по снегу в надежде отыскать какое-нибудь оружие. Наткнулся на еще теплую кучу внутренностей. Безголовый воин с вспоротым животом лежал на боку. Торопша невольно одернул руку. Даже для него, старого бойца, видавшего множество смертей, это прикосновение и вид изувеченного воина были неприятны. Взгляд упал на отрубленную голову в подшлемной шапке – прилбице из волчьего меха. Красная от крови борода, голубые, остекленевшие глаза, разинутый в крике рот; зрелище отвратное, но раздумывать некогда, надо как-то отвлечь дружинника. «Прости меня, господи! И ты, мил человек, прости!» Торопша ухватил голову за бороду, швырнул в дружинника. Попал в спину, но это лишь на миг остановило могучего воина. Смерть снова нависла над Гаврилой. Торопша снова зашарил руками по снегу, в холодной кровавой каше пальцы нащупали обломанное древко копья с наконечником. Тяжело поднялся, пошатываясь, шагнул к дружиннику, тот поднял голову… Железное перо копья вонзилось в глазницу дружинника Святополка по самое древко. В тот же миг сверкнул меч. Торопша вновь повалился на утоптанный снег, обильно политый кровью. Над рекой Альтой нависла ночь…

Убитых собирали утром. В этом месиве пал Пыря. Гаврила умер от ран через два дня после битвы. Торопше повезло больше, теснота помешала владельцу меча нанести точный удар, он был ранен в плечо, лишился уха, но сберег жизнь. Витим отделался легким ранением, печенежская стрела пометила ему руку чуть ниже локтя. Потери с обеих сторон были огромны, и все же Ярослав одолел. Приберег князь малый отряд из варягов и новгородцев, кинул его на врага в то время, когда у того иссякли силы. Битва завершилась к исходу дня. Первыми, как и в сече при Любече, дрогнули печенеги, помчались степняки к родным вежам, за ними бросилась бежать дружина Святополка. Самого князя спасли сумерки и быстрый конь. Он ушел от смерти в битве, но не ушел от расплаты. Позже до Киева дошла весть, что князь бесславно окончил жизнь в пустынных местах, где-то между Польшей и Чехией. Поговаривали и о том, что к смерти причастны варяги Эймунд Хрингссон и его дядя Рагнар, подосланные Ярославом. Правда это или нет, Витим не знал, но верил, что господь всегда наказывает виновных, как наказал убийц Бориса – боярина Еловита и Путшу, что сложил голову в этом бою. Он сам видел, как один из новгородцев зарубил старого воеводу топором.