– Ложь, – усмехнулась я, поднимаясь с кресла. – Впрочем, если бы это и было правдой, не забывай, что я могу сделать… по-сестрински пожав тебе руку.

Я показала ему свою ладонь, пожелав, чтобы тени поднялись на поверхность. В кои-то веки они послушались меня, рябью пробежали по телу и на мгновенье, как черные нити, опутали каждый палец. Ризек завороженно смотрел на мою кожу.

– Я продолжу играть роль верной сестры и одновременно – чудовища, но с одним условием. Я никогда и никому не буду причинять боль – я имею в виду по твоему приказу.

И я направилась к двери. Мое сердце колотилось.

– Будь осторожна, – прошипел Ризек мне вслед. – Как бы тебе не пришлось пожалеть о сказанном.

– Хватит тебе, – фыркнула я, не оборачиваясь. – Кого-кого, а меня болью не напугаешь.

– Как и меня, – дребезжащим голосом парировал Ризек.

– Неужто? – Я обернулась. – Тогда возьми меня за руку.

Я протянула ему исчерченную тенями ладонь, поморщившись от боли. Ризек не сдвинулся с места.

– Что и требовалось доказать, – хмыкнула я.

Вернувшись в каюту, я застала Акоса сидящим на кровати с книгой по эльметахаку. Между страницами светился синхропереводчик. Акос посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Шрам, идеально обводящий скулу, еще не побелел окончательно. Со временем он сделается таким же блеклым, как светлая кожа Акоса.

Я прошла в ванную и, набрав в раковину воды, принялась умываться.

– Что он с тобой сделал? – спросил Акос, появившись у меня за спиной.

Я последний раз плеснула в лицо водой, низко склонившись над раковиной. Капли, стекая по векам и щекам, падали вниз. В воде дрожало мое отражение с широко распахнутыми глазами и сжатыми губами.

– Ничего, – сказала я с натянутой улыбкой, сняла со стойки полотенце и вытерла лицо. – Я ему не позволила. Он пытался припугнуть меня, а я припугнула его в ответ.

Паутина Тока сгустилась и смахивала на чернильные кляксы.

Я побрела в комнату, плюхнулась на стул и засмеялась. Смеялась от всего сердца, до тех пор, пока мне не стало жарко. Наконец-то я сумела постоять за себя. Я загнала Ризека в угол. Тугой клубочек стыда, поселившийся в моей груди, чуть-чуть ослаб. Я перестала быть покорной соучастницей.

– Ты о чем? Что это значит? – проговорил Акос, присаживаясь напротив.

– Ризек оставит нас в покое. Я… – произнесла я и осеклась, – не знаю, почему мне так…

– Ты только что угрожала самому могущественному человеку в стране, – Акос поймал мои пальцы. – Любой бы на твоем месте спятил от страха.

Его кисти были ненамного больше моих, разве что суставы потолще, да на тыльной стороне ладоней отчетливо проступали сухожилия. Под кожей светились бледно-голубые вены. Слухи о тонкокожести тувенцев оказались правдивы, однако неженкой и трусом Акоса назвать было нельзя.

Я высвободила свои пальцы из руки Акоса. Теперь, когда Ризек убрался с дороги, а Акос, напротив, был здесь, я задумалась о том, как будут проходить наши дни. Я привыкла находиться в одиночестве во время Побывок. На плите еще оставались пятна с прошлого сезона, когда я по вечерам пыталась готовить еду, экспериментируя с инопланетными продуктами. Получалось у меня, если честно, неважно: повар из меня – никудышный.

Поэтому я чаще просматривала ролики про другие планеты, пытаясь вообразить иную, не похожую на мою, жизнь.

Акос встал, взял из шкафа стакан и наполнил его водой из-под крана. Я, запрокинув голову, разглядывала растения в смоляных клетках. Некоторые светились в темноте, другие, несмотря на консервант, вскоре должны были увянуть, сверкнув напоследок ярким огнями. Я любовалась растениями уже три Побывки кряду.

Сделав глоток, Акос вытер рот.

– Я придумал, – вдруг заявил он. – Придумал причину продолжать, – пояснил он, сгибая в локте руку со знаками убийства.

– Точно?

– Ага, – он порывисто кивнул. – Мне не давали покоя слова Ризека, что он превратит Айджу в того, кого я сам не захочу спасать. Я решил, что это невозможно.

Я взглянула на него. Несколько дней назад он казался опустошенным, а теперь напоминал переполненную чашу.

– Я понял, что нет и не может быть такого Айджи, которого мне не захочется освободить от Ризека.

Акос не перестал меня удивлять. Он был готов на все.

Я вновь подумала о том, с какой нежностью и сочувствием он смотрел на меня, вместо того чтобы отвернуться с отвращением.

Что за безумие. Продолжать любить того, кто находится по ту сторону спасения и искупления, может только безумец.

– По-моему, в твоих речах нет никакого смысла, – возразила я. – Похоже, что чем больше всяких гадостей ты узнаешь о человеке, тем лучше к нему относишься. Попахивает мазохизмом.

– И это говорит та, которая изрезала себя в наказание за поступки, к которым ее принудили силой, – с сухой иронией заметил Акос.

В вещах, о которых мы обсуждали, не было ничего смешного. Вроде бы…

Но я улыбнулась, Акос тоже – новой, незнакомой мне улыбкой. В ней не было ни горделивости, ни язвительности – лишь мука и сумасшествие.

– Ты и впрямь не испытываешь ко мне ненависти?.. – и я приподняла левую руку.

– Нет, не испытываю.

Обычно люди реагировали на меня вполне понятным образом. Те, кому довелось пострадать от токодара, ненавидели меня. Те, кто опасался пострадать, боялись. Те, кто видел во мне полезный инструмент, кивали головами и ухмылялись.

Реакция Акоса озадачила меня. Он как будто действительно понимал меня.

– Ты совсем-совсем не испытываешь ко мне ненависти? – прошептала я, страшась услышать ответ.

– Не испытываю, – совершенно твердым голосом произнес Акос.

И я внезапно осознала, что давно перестала злиться на него за то, как он со мной обошелся, пытаясь освободить брата. Его побуждало то же самое чувство, которое позволяло ему принимать меня такой, какая я есть. Разве его можно за это винить?

– Хорошо, – вздохнула я. – Будь готов к ранней побудке. Нам придется изрядно попотеть, если ты собираешься вырвать брата из лап Ризека.

На стекле остались отпечатки его пальцев. Я забрала стакан у Акоса.

– Ты хочешь мне помочь? – недоверчиво спросил он. – После того, что я натворил?

– Ага, – я допила за ним воду и отставила стакан в сторону. – Именно это я и собираюсь сделать.

Акос не раз и не два прокручивал в памяти свой неудавшийся побег.

Как шел по коридорам за стенами поместья Ноавеков, останавливаясь на развилках и изучая зарубки, чтобы понять, куда двигаться, а вокруг были темнота и пыль, да и в пальцы постоянно впивались занозы.