Кончились эти визиты успешно. Бунины встречались с Розенталем в разных домах – вместе с Мережковскими, Куприным и Бальмонтом (последний даже не заметил, что этот показавшийся ему симпатичный Розенталь – рыжий еврей, но зато отметил, что он любит Россию) – и вот в дневнике Бунина за 1922 год появляется такая весьма существенная запись:

«В 5 у Мережковских с Розенталем. Розенталь предложил нам помощь; на год мне, Мережковскому, Куприну и Бальмонту по 1000 франков в месяц».

Думается, помощь продолжалась еще долго, до разорения Розенталя и его бегства из оккупированной Франции, и надо сказать, что не только Бунин, но и сам разорившийся Розенталь вспоминали о былом времени с теплотой. Тут несколько загадок, и на некоторые из них мы попробуем найти ответ в мемуарах самого Розенталя, а он выпустил несколько книжек о своей жизни, в том числе и одну по-русски, которая называется вполне недвусмысленно: «Будем богаты». Будем богаты на пользу Франции, России, людям… Там, кстати, в этой книжечке есть и отчет о завтраке с великим Анатолем Франсом, которого Розенталь почтительно (он же поклонник литературы) называет учителем, хотя мог бы назвать и как-нибудь попроще. Анатоль Франс в то время был в восторге от французской секции великой подрывной организации, которая называлась Коминтерном, другими словами, от компартии. Франс считал, что именно партии надо помогать всеми силами и средствами, и вот Розенталь, если верить его записи, высказал великому коммунисту-учителю собственное мнение. Вот оно:

«Русская революция, учитель, произошла при криках “Долой буржуазию!”, “Долой интеллигенцию!”, и вы, конечно, знаете кое-кого из бедных писателей, которые изгнаны – и притом без гроша, – из их отечества.

Так как они не владеют никаким ремеслом, у них нет возможности зарабатывать на жизнь за границей, их бедность велика. Меня она приводит в отчаяние, так как я не знаю ничего более тяжелого, чем умный человек, доведенный до нищеты. Здешние буржуа знают все ваши революционные тенденции. Вы тем не менее пользуетесь всеобщим уважением, и буржуа первые говорят о своем преклонении перед вашими шедеврами. Они вас считают своим и вы не можете им послать упрека, что они к вам не благосклонны.

Думаете ли вы, что если бы революционеры оказались хозяевами, а вы имели бы буржуазные тенденции, они вас третировали бы с тем же любовным поклонением?»

Вот такую речь произнес Розенталь у Франса, но все кончилось вежливо, по-французски. Франс сказал, что этот Леонард Розенталь слишком буржуазен и вообще пылок, как гасконец. На что Розенталь напомнил, что он родом с Кавказа, а это такой же юг, как Гасконь.

Надо сказать, что в книжечке Розенталя (я отыскал эту редкостную книжонку в парижской Тургеневской библиотеке), кроме рассказов о предприимчивых людях и рассказа о его, Розенталя, собственной тяжкой парижской юности и бедности, есть немало самых разнообразных соображений по вопросам коммерции, воспитания и даже литературы. Розенталь дает советы начинающим предпринимателям, считая, что у русских большие способности к бизнесу и они должны начинать рано. Розенталь высмеивает французскую буржуазию, которая издавна мечтала занять казенные должности и, совершив революцию, стала готовить своих детей на все эти хлебные вакансии. Поэтому у французов меньше смелых и предприимчивых коммерсантов, чем в англосаксонских странах или в Германии. Зато ни в одной стране Европы нет столько чиновников и госслужащих, как во Франции, так, словно государство всех должно прокормить.

Русских писателей любитель литературы – коммерсант Розенталь упрекает в том, что они писали слишком мрачно, как нынче говорят, слишком много чернухи писали о его любимой России. Впрочем, к тому времени, когда Розенталь это написал, русские писатели (во всяком случае, и Куприн, и Бунин) уже и сами вспоминали старое доброе время со слезами умиления.

Есть в этой истории и загадка. Над ней задумывались почти все эмигрантские мемуаристы и публицисты – и Берберова, и Осоргин, и Яновский… Отчего в роли меценатов так часто выcтупали в эмиграции именно евреи? Богатых был легион, причем интернациональный. Я думаю (и Розенталя это тоже касается), одна из причин крылась в пристрастии русских евреев к родной, русской литературе. Кроме того, живы были еще прежние русские и еврейские традиции благотворительности, меценатства. Мой парижский знакомый профессор Леон Поляков даже написал книгу, построенную на сравнении евреев с русскими старообрядцами, и у тех, и у других он нашел стойкую приверженность меценатству и благотворительности. Но на то он и профессор был Леон Поляков, чтоб делать всякие обобщения. Впрочем, в эпизоде с гостеприимной виллой на краю парка Монсо и деятельностью ее хозяина самой поразительной была даже не история с выживанием русских писателей, а история с главной книгой русского академика, чьим именем названы сегодня станция московского метро и длиннющий проспект, на котором так лихо завывает ветер, парижская история написания знаменитым русским ученым, основателем геохимии, биогеохимии, радиогеологии, создателем учения о биосфере и еще бог знает о чем – история написания Владимиром Ивановичем Вернадским его основополагающего труда о биосфере. В 1924 году шестидесятилетний ученый с мировым именем приехал в Париж искать человека, который создал бы ему нормальные условия жизни для написания солидного научного труда. Потому что большевистское правительство пока считало возможным создавать человеческие условия жизни только для самого большого начальства, жившего в Кремле. А деятели науки пока еще не были включены в привилегированный класс нищего пролетарского общества.

Попадая за границу, биофизик Вернадский писал более или менее откровенные письма в США своему сыну-историку Георгию Вернадскому. Из этих писем, преданных гласности замечательным издателем Владимиром Аллоем, мы и узнали о сотрудничестве, если можно так выразиться, великого биогеохимика и «короля жемчуга». Приехав в 1924 году в Париж, Вернадский остановился, как обычно, у своего друга-химика Валериана Агафонова, и стали они думать-гадать, где бы раздобыть денег для Вернадского. Агафонов был человек добрый, самоотверженный масонский друг Осоргина, прожил жизнь, посвященную науке и братской масонской взаимопомощи. Все меценаты отказывали Вернадскому, и тогда Агафонов посоветовал обратиться к Розенталю. Вернадский пошел в контору Розенталя на рю Лафайет, кишевшую служащими, там впервые увидел жемчужного короля, о чем он и сообщал в письме сыну: «…все время на ногах Л. Розенталь (хорошо говорящий по-русски). С ним мог говорить несколько минут. Он сказал, что Агафонов попал в точку, он как раз хотел сделать что-нибудь для “химии”, в ней ничего не понимая, но через своего друга Сильвана Леви, французского индолога, созовет французских ученых и обсудит мой проект».

Вернадский получил приглашение на обед на виллу в парке Монсо и так ее описывал в письме сыну: «Убранство соответствующее. С огромным вкусом и особой, не показной, роскошью. Настоящие картины старых школ – немецкие или голландские примитивы, в нише великолепная китайская статуя… богиня милосердия VIII столетия… В зале орган – жена музыкантша. За обедом были – жена и сын Розенталя, затем Перрен, Вейс, Ланжевен, Лакруа, Юрбан (химик), Борель (математик)… (Как вы догадываетесь, все – известные ученые. – Б.Н.) После обеда Розенталь сказал, что он давно имел идею создания большого института… и он собрал, чтобы обсудить мое – и другие предложения – …и хочет дать от 500 000 до 1 миллиона…»