Интерьеры этих дворцов были не менее элегантны и богаты, чем их фасады. Многие из богачей собирали бесценные коллекции произведений искусства. Иные успели озаботиться тем, чтобы после их смерти коллекции не были пущены по ветру беспечными наследниками, чтобы собрания их перешли в хорошие руки и так же доставляли радость потомкам, как они услаждали взгляд современников при жизни, оттого нынче здесь такое обилие прекрасных музеев, что неторопливому ценителю может хватить на многие дни и недели созерцанья.

Скажем, близ западного входа в парк, на авеню Ван-Дейка, стоит украшенный Далу и сооруженный Парантом дворец Эмиля Менье, основателя знаменитой шоколадной династии Франции. Тут же, за углом, на улице Монсо на месте дома 45 жили родители Марселя Пруста, да и сам писатель был завсегдатаем здешних мест. На улице Везелз обитал некогда Шатобриан. Гонкур и Пруст бывали здесь на рубеже века в салоне у графини де Болинкур, в салоне Мадлен Лемэр или в салоне вдовы композитора Жоржа Бизе. Это здесь изучал Пруст своих романных Шарлю, Бергот и принцессу Германт. Эти места вообще называют иногда «прустовским Парижем» или «прустовским квадратом (между Елисейскими Полями, Мадлен, кварталом Сент-Огюстен и парком Монсо). Хотя родился Пруст в квартале Отёй в бурные дни Коммуны, вскоре родители перевезли чадо в свою квартиру на бульвар Мальзерб (дом № 9), учился он поблизости, в лицее Кондорсе, в юности гулял по авеню Габриэль, где и повстречал свою первую любовь.

В 1900 году семья Пруст перебралась на рю де Курсель (дом № 45), то есть к самому парку Монсо, где и полюбил бродить, мечтать и читать юный Пруст. Позднее в знатных салонах округи познакомился Пруст с Анатолем Франсом, Робером де Монтескье и графиней Грефюль. После смерти матери (в 1906 году) Пруст перебрался в дом № 102 на бульваре Осман. Здесь он вел жизнь затворника (иного уже и не позволяли болезнь и исступленный труд), писал в постели, работал над своей эпопеей «В поисках утраченного времени», пока не пришлось перебираться ближе к Шайо, на улицу Амелэн (дом 44), где Пруст написал «В сторону Германтов» и «Содом и Гоморру» и где он скончался совсем еще молодым 18 ноября 1922 года.

Все эти подробности (и адреса) могут взволновать русских поклонников замечательного писателя – философа, одного из трех корифеев (наряду с Джойсом и Кафкой – кстати, русский поклонник и последователь этой славной тройки Владимир Набоков с годами стал ставить Пруста много выше Джойса) литературы XX века. Тех же, кто мало слышал о Прусте, их это незнание не должно смущать, ибо даже современные Прусту писатели мало о нем знали. «Мне думается, – писал Андре Моруа, – писатели, жившие в начале века, чрезвычайно удивились бы, услышав, что один из величайших среди них – тот, кому предстояло преобразить искусство романа и ввести в мир искусства идеи философов и словарь ученых своей эпохи – это постоянно больной, неизвестный широкому читателю и массе образованной публики молодой человек, в котором те, кто встречал его, видели человека светского, быть может, интеллигентного, но неспособного создать великое произведение». Моруа называет это «заблуждением» публики, даже, как видите, самой что ни на есть «образованной публики».

В 20-е годы бурного и кровавого XX века в самом конце роскошной правобережной авеню Рюйсдаль, которая вторгается прямо в зеленый рай парка Монсо, жил богач российского происхождения, уроженец Кавказа, знаменитый «король жемчуга» Леонард Розенталь. О происхождении его миллионов в русской среде ходили легенды. Дочь одного из русских писателей, одного из тех, кому этот богач-меценат помогал выжить в Париже, Ксения Куприна передает расхожую легенду о том, что Розенталь работал мальчиком в ресторанной кухне и однажды, открыв устричную раковину, нашел в ней свою первую жемчужину. В своей собственной книжечке «Будем богатыми» Розенталь с иронией передает эту легенду (кстати, может, как раз и услышанную им впервые из уст знаменитой Кисы Куприной) и соглашается, что, может, с ним и правда случилось нечто похожее: он упорно долбил раковину бедности и несчастий, пока не достучался до больших денег.

Приехав мальчиком в Париж с Кавказа, сын торговца Розенталь окончил коммерческое училище, поступил на фирму Баккара, но скоро понял, что деньги хозяин начнет платить не скоро. Он пустился в вольное плаванье коммерции (к чему он, кстати, и призывает в своей книжечке французскую и русскую молодежь). К тому времени отец уже выселил его с братьями из дому, Леонард снял жалкую комнатушку, одну на всех, и стал бродить по аукционам Ришелье-Друо с десяткой в кармане, и вот однажды там какой-то итальянец-плотник сказал ему со вздохом: «Эх, была бы у меня десятка, купил бы я эту связку старых досок». – «Зачем?» – изумленно спросил начинающий русский бизнесмен. «Так это ж старинный шкаф…» – безутешно сказал итальянец. Леонард помог итальянцу купить доски, нанять тележку, перевезти этот хлам в мастерскую, купить гвоздей – и вскоре шкаф блистал стариной и новизной. Они его продали и получили три копейки прибыли. Таких историй было множество. Но прошли годы отчаянных трудов, Розенталь разбогател. После мировой войны он сумел перехватить заглохшую было добычу и скупку жемчуга, и вот он уже король – с дворцом, выходящим в парк Монсо. Оказалось, что на сей раз фортуна сделала правильное телодвижение, повернулась лицом куда следует, ибо этот нищий некогда кавказско-парижский мальчишка, а ныне парижский король жемчуга оказался милосердным и щедрым королем, королем-меценатом. Он без удержу жертвовал деньги талантливым людям – Дягилеву, Киплингу, Мари Кюри… Помните песенку Окуджавы о парижском спаниеле и французском короле, у которого «милосердие в каждом движенье»? К нашему рассказу это, мне, кажется, имеет отношение. Начнем со знакомых нам и любимых нами героев. В 1920 году супруги Иван Алекееевич и Вера Николаевна Бунины добрались до Парижа, началась их эмигрантская жизнь. На что жить? Как жить? Кто поможет писателю-академику, не имеющему нужных Франции профессий, да и не привыкшему вдобавок ходить на работу.

В конце июня 1921 года Вера Николаевна заносит в свой дневник любопытную запись:

«Банкет с французами… Был и Эррио. Мордастый, плечистый француз-сангвиник. Говорил, что он будет оказывать помощь писателям, пострадавшим от большевизма… Ян скептически отнесся ко всем его обещаниям…»

Бунин (по-домашнему Ян) как в воду глядел. Эррио – великий политик, он обманул, конечно, ибо он, как выражаются французы, врет, как дышит. Да и большевики ему полезнее, чем беженцы-писатели. Но кто-то же должен спасать писателей… Вернусь к записи Веры Николаевны об июньском приеме 1921 года:

«Рядом со мной сидел Розенталь, король жемчугов, он русский еврей, ставший французом. Родился в Ставрополе, все богатства приобрел сам своим коммерческим гением… Он очень прост, видимо, интересуется русскими писателями… Он нас пригласил к себе. У него свой отель около парка Монсо… Поедем, посмотрим, как живут в Париже миллионеры».

После визита на виллу в парке Иван Алексеевич записывает:

«Вчера были у “короля жемчугов” Розенталя… Рыжий еврей… Живет в чудеснейшем собств. отеле (какие гобелены…). Чай пили в садике, который как бы сливается с парком Монсо… Сам (Розенталь)… недавно завтракал с А. Франсом. Говорят, что прошлый год “заработал” (в кавычках, ибо для Бунина коммерция – это не работа. – Б.Н.) 40 миллионов франков».