— Ну и рожа у тебя, Шарапов... — усмехнулся я. — Красавчик, ястри тя...

— Рожа как рожа, монсьор. — Тук невозмутимо пригладил ладонью замызганную полу колета и вопросительно уставился на меня: — Чего изволите, сир?

— Братец, мне надо, чтобы ты немедля отправился к Вельзеру, банкиру, и выяснил возможность...

Инструктаж много времени не занял: Логан кивнул, угрюмо выслушал рекомендацию переодеться, опять кивнул, на этот раз еще угрюмее, и испарился из каюты.

Так... первый шаг сделан, теперь надо побыстрее развязаться с сирийкой...

Додумать не смог, пригласили на торжественную мессу по случаю благополучного прибытия. Капеллан Бромель вновь рьяно взялся духовно окармливать личный состав, в том числе и меня, успев уже наложить на господина шаутбенахта легонькое покаяние за богохульные слова... Вот же стервец. Ну да ладно, с таким сейчас не шутят, отстою, благо служит он великолепно. Проникновенно и громко ревет псалмы, аки медведь весной…

Время пролетело быстро, и в назначенный час наш баркас пристал к берегу. Как и в прошлый раз, там дымились мангалы, суетились повара, а бдительные бодигарды в ламмилярах и чалмах, накрученных поверх шишаков, таращились по сторонам, выискивая опасности. Вот только теперь рядом с капуданом сидели еще двое мужчин, богато одетых по восточному обычаю, но без тюрбанов; их головы прикрывали цветные длинные платки наподобие тех, что в современности носят арабы. Родственники сирийки? Похоже, так и есть: один постарше, с длинной ухоженной бородой, второй совсем юный, только с намеком растительности на подбородке.

Земфира облачилась в наряд своей страны: глухое белое платье, сплошь шитое жемчугом и серебром, и прикрыла голову, вместе с с лицом, газовым покрывалом, прихваченном тяжелой золотой диадемой. Она все дорогу молчала и не выпускала мою руку, словно боялась потеряться. Да и выглядела — краше в гроб кладут… бледная словно снег. Не пойму, чего она так боится?

Капудан встретил меня как старого друга, широко раскинув руки, словно для объятий.

— Приветствую моего брата, почтенного и благородного эмира Жана, радости моей нет границ...

— Я тоже рад тебе, почтенный Хасан Абдурахман ибн Хоттаби... — тепло ответил я, приметив, что гости при виде Земфиры порывисто вскочили, потом так же быстро плюхнулись на подушки обратно.

Кидаться в объятия капудана я не стал. Невместно с басурманином обниматься. При всех моих добрых к нему чувствах, приходится соблюдать обычаи времени. Свои же люди не поймут вольностей. Как его люди, так и мои.

— Друг мой... — Хасан воспринял мой сдержанный поклон как должное, ответил тем же и показал на своих гостей: — Позволь представить тебе моего собрата по ремеслу, Гассана ибн Зульфикара...

Мужик с бородой, прижав руку к груди, отвесил сдержанный поклон.

— ...и его сына Самира.

Поклон младшего был более вежлив. А вообще, довольно приятный парень: высокий и статный, лицо открытое, черты больше европейские, чем арабские.

— Приветствую Гассана ибн Зульфикара, — ровным тоном ответил я. — Согласно моему обещанию, я привез его дочь. Земфира, это твои родственники?

Девушка едва заметно кивнула. Ее отец стоял и не спускал глаз с нее со странным выражением лица, где в равных пропорциях соединялись печаль и радость, нетерпение и... А черт его знает, что там намешано. Короче, волнуется мужик. И неудивительно. А сын более сдержан, по его лицу я так и не смог ничего прочитать. Впрочем, физиономист из меня всегда был хреновый.

Пока мы обменивались с капуданом приветствиями — довольно долго, восточный этикет обязывает — Земфира и ее родственники не подходили друг к другу, так и стояли неподвижно, обмениваясь лишь взглядами. Впрочем, нет... Земфира не смотрела на отца с братом — она опустила голову и напоминала неподвижное изваяние, укутанное в парчу.

— Я никогда не сомневался в твоем благородстве и честности, мой друг, — искренне, с чувством сказал капудан, прижимая руку к сердцу.

— Пусть, наконец, состоится воссоединение семьи... — через паузу сказал я. — Но... но, почтенный Хасан, на тебе гарантии того, что к девушке не будет применено насилие и принуждение. Я очень тепло к тебе отношусь и совсем не хочу, чтобы наши отношения омрачились...

— Да будет так! — важно кивнул капудан. — Я гарантирую, что Земфире не причинят вреда.

— Подойди к своим родным, моя девочка, — склонился я к сирийке. — Ничего не бойся, я рядом...

— Да, мой господин... — едва слышно ответила девушка и сделала неуверенный шаг вперед.

Капудан что-то ободряюще ей сказал, взял под руку и подвел к отцу. Тот, уже не скрывая слез, порывисто обнял ее и прижал к себе.

— Велик Аллах... — растроганно прошептал Хоттабыч. — Он простер свою милостивую длань над этими страдающими сердцами. Брат мой, Жан, воистину ты совершил богоугодное дело.

Я так и не нашелся, что ему ответить в тему, и буркнул:

— Меня направлял Господь. И хватит об этом, мы делаем то, что должны. Идем, Хасан, покажу что...

— С радостью мой друг, к тому же у меня тоже есть кое-что для тебя... — капудан загадочно подмигнул мне и указал пальцем на орден на моей груди. — Я смотрю, у тебя появилось другое золото. Что оно означает?

— Мелочи, Хасан, — я приподнял пальцем цепочку, — всего лишь орден. Он называется «орден Золотого Руна», и его удостаиваются только...

— Брат мой! — Капудан неожиданно остановился и почтительно поклонился мне. — Ты удивишься, но я о нем слышал. Ты оказываешь мне честь...

— Пустяки, Хасан...— отмахнулся я и показал на мелкокалиберный длинноствольный фальконет на корабельном вертлюге, богато изукрашенном бронзовым литьем в китайском стиле. — Смотри, это подарок тебе, мой друг.

Оглянулся и увидел, что счастливые родственники так и стоят обнявшись. Ну ладно...

Капудан провел пальцем по загогулине на фальконете, изображавшей лапу дракона, и с