Была битва, столкновение лидеров двух враждующих партий, финальная стадия противостояния, длившегося так долго. Однако рассказывать об этой битве нечего — не было поединка, сражения один на один, все началось и закончилось весьма быстро и бесславно, Вомфаду нужна была не слава, а минимизация потерь — плюс к тому он, имея значительное преимущество в сторонниках, не видел никакого смысла противостоять Кетраву «в честном бою». На отряд дворян, которыми руководил последний ита–Берайни, обрушились скорпионцы и дворяне, присягавшие Вомфаду, Фольгорму, Тахимейду, Идэль. Их было приблизительно раз в десять больше, чем тех, кто подчинялся Кетраву. Бой был недолгим. Одновременно несколько десятков дворян и полдюжины младших высокорожденных сосредоточили свои усилия на Кетраве — он отбивался как мог и даже сумел достать кого–то, когда Вомфад, вновь превратившийся в серую, расплывающуюся в воздухе призрачную тень, без всякой жалости прикончил его, уверенно и быстро — так же, как опытный охотник наносит решающий удар копьем зверю, загнанному, раненому, обложенному со всех сторон. Это и стало итогом сражения. Вложив в ножны меч с Истинным Раух–топазом, венчающим рукоять, Вомфад отдал приказ собирать людей и возвращаться обратно.

…Кантор кен Рейз крался по коридору. Он вернулся в фамильный замок несколько минут назад, твердо зная, что будет делать, и не был намерен встречаться ни с родственниками, ни со слугами. Он переместился в свою комнату из замка Ирбад, в котором отлеживался последние две недели — его, как и остальных членов баронской семьи, колдовская защита пропускала свободно, и поэтому хотя Локбар, хозяин местного Источника, и мог почувствовать его появление, но остальные — нет. Меньше всего Кантор хотел встречаться с отцом — впрочем, он знал, что отца в крепости сейчас нет. Локбар и Ирбад заняты развлечением благородных — охотой на демонов.

Дэвид отрубил ему руку, изувечил гэемон и оставил подыхать в пустыне — так воспринимал ситуацию сам Кантор. По окончании боя он был уже не в том состоянии, чтобы создавать волшебные пути. Кольца с фантомным зеркалом у него не было и связаться с кем–нибудь он не мог — чем больше времени он проводил под иссушающим солнцем пустыни, тем явственнее становилась перспектива сдохнуть на этом самом месте. Ему требовалась помощь, и немедленная. Он пытался излечиться собственными усилиями, но покалеченный гэемон восстал против такого насилия, и Кантор надолго впал в забытие. Очнулся он уже ночью. Сложные или требующие больших усилий заклятья накладывать кен Рейз не мог, и даже от самых простых, чар его начинало мутить, но ему все же удалось вызвать лидриса и отправить жутковатую кроху в замок Ирбад. Эту графскую семью соединяли с семьей кен Рейзов дальние родственные связи; Кантор — один или с родственниками — несколько раз гостил в их замке, и представители семьи кен Ирбад, в свою очередь, неоднократно посещали кен Рейзов. Из этой семьи Кантору сейчас нужен был самый младший, Карейн, шестнадцатилетний юноша, поступивший в Академию приблизительно через месяц после того, как Кантор — в полуживом виде — покинул ее навсегда. Карейн явился под утро — тонкий, почти хрупкий юноша, поглаживающий изящными пальцами музыканта портальный камень, серебряной цепочкой прикрепленный к браслету на левой руке. Кантору он всегда казался более похожим на девушку, чем на мужчину — но Кантор не говорил и никогда не сказал бы ему ничего подобного. Карейн мог легко убить за оскорбление, он был бесстрашен и имел несгибаемую волю. Ссориться с ним Кантор совсем не хотел… Напротив, несмотря на разницу в возрасте они почти дружили, или, вернее сказать, были хорошими знакомыми, приятелями, представителями двух семей, связанными как браками, так и договоренностями против общих врагов. Слишком разные, чтобы их отношения могли перерасти в подлинную дружбу, Карейн и Кантор, несмотря на все различия, легко находили общий язык. Карейн имел гордость, но не был высокомерен — в силу первого Кантор уважал его, в силу второго — мог с ним ужиться. Оба увлекались фехтованием, оба были инициированы Воздухом и Тьмой, оба принадлежали к одному и тому же кругу общества — в последнем, впрочем, Карейн стоял немного выше, поскольку происходил из графской семьи, но он, рано потеряв родителей, был всего лишь одним из многочисленных потомков графа Рингаса кен Ирбада, могущественного хеллаэнского волшебника, почти не заботившегося о собственных детях. Карейн притащил его в замок Ирбад и последующие две недели помогал восстановить гэемон. К своим собственным родственникам Кантор обращаться не хотел. Категорически. Он просто не мог заставить себя появиться перед ними в столь жалком виде — еще раз, потерпев еще одно поражение от… от одного и того же человека: Кантор все еще считал его смердом, но уже не называл, даже мысленно, Дэвида — Бездарем. Слишком уж очевидно, что Дэвид им не являлся — Бездарь не смог бы победить Кантора в колдовском поединке. Думать, же о том, кем, в том случае, если Дэвид — Бездарь, выходит он сам, Кантору совершенно не хотелось.

Карейну он тоже ничего не собирался говорить, хотел просто воспользоваться его помощью и уйти, но Карейн мало–помалу вытянул всю историю. Про первую дуэль он знал и раньше — слухи о ней гуляли по Академии несколько месяцев, слишком уж она была необычной. Узнав, что Кантор проиграл во второй раз тому же самому человеку — слабому, беспомощному, жалкому, — Карейн не засмеялся и не посмотрел на Кантора свысока, за что кен Рейз был бесконечно ему благодарен. Карейн спросил — он сидел в этот момент в кресле, напротив кровати, на которой лежал Кантор и под которой таился Скубл, домашний демон Карейна, принимавшийся тихо подвывать каждый раз, когда паузы между репликами, которыми обменивались между собой хозяин и гость, становились слишком длинными, — спросил заинтересованно, но без малейшего следа личного участия или сочувствия;

— А тебе не кажется, что везение этого человека слишком велико?

— Не знаю, — буркнул Кантор, отворачиваясь. — Может быть. Не хочу это обсуждать.

— Вопрос в том, чем может быть вызвана такая удача, — сказал Карейн, пропуская мимо ушей последнюю реплику гостя. Они помолчали. Демон под кроватью стал тихо подвывать.

— Скубл, заткнись!.. Возможно, у него есть какой–нибудь покровитель.

— Какой еще покровитель?! — прорычал Кантор. — Мы были одни.

— Ну и что? Те, кто наделены подлинным могуществом, боги и Обладающие Силой, могут хранить своих любимчиков столь незаметно, что никакое Око не покажет Силу, способствующую успеху всех их начинаний. Может быть, твой враг продал душу за дар везения.

Кантор задумался, Скубл попытался подать голос — Карейн быстро схватил сапог и метнул его под кровать. Испугавшись грохота и верно оценив настроение хозяина, демоненок замолчал.

— Такой магии не бывает, — произнес наконец Кантор. — Нет такого волшебства — «везение».

— Это не магия, — возразил Карейн. — По крайней мере, это не то, что мы называем «магией». Это Сила.

Кантор снова надолго замолчал. Потом они говорили о разном — о путях Тьмы, о демонах и женщинах, о текущей геополитической ситуации в Хеллаэне, но этого разговора Кантор не забыл. Необычное предположение Карейна заставило его взглянуть на ситуацию под новым углом. Это было очень, очень заманчивое предположение — по крайней мере, для самого Кантора. Его растоптанное чувство собственного достоинства реабилитировалось. Если смерду кто–то покровительствует, то это многое объясняет. Ему помогает некая Сила? Ну что ж, значит, следует противопоставить этой Силе — иную Силу.