— умрешь раньше.

— Я хочу жить, — сказал Матя. — И меня уже пугали.

— Молодец, — одобрил Берия. — Значит, мы с тобой в чем-то похожи.

И он весело засмеялся.

* * *

Берия не отпускал Матю почти сутки, пока не осмотрел все, что можно было осмотреть в Ножовке. Единственное, куда он не поехал, — это в погибший город Берлин. Он рассматривал его в бинокль с крыши института.

Полярный день был в самом разгаре, солнце лишь на несколько минут опускалось за горизонт, и ночью было так же светло, как днем.

Последний разговор между Берией и Матей произошел уже утром, когда оба шатались от усталости. Берия требовал, чтобы габариты бомбы были резко уменьшены, — она должна помещаться в бомбардировщик дальнего действия. Матя доказывал наркому, что это невозможно.

— И ты не только придумаешь, как это сделать, — сказал тогда Берия, — но сделаешь это до первого сентября.

— Осталось два месяца! Это невозможно!

— Опять невозможно! Ты мне надоел. Ты растяпа. Я заменю тебя каким-нибудь другим академиком, и не липовым, а настоящим.

Матя дернулся, как от пощечины.

— А я хочу тебя обидеть, — сказал Берия. — Хочу обидеть и испугать, иначе ты не сделаешь, что я тебя прошу. Пойми, что мы не можем ждать, пока вы с академиками раскачаетесь как положено. Мы, коммунисты, все делаем не как обычные люди, мы в десять раз более жестокие и бедные — мы как боевые муравьи-разбойники. Слышал о таких? Теперь слушай меня внимательно и пойми, иначе тебя ждет долгая и мучительная смерть. И знаешь какая? Я посажу тебя голой жопой в центре полигона, и пускай сквозь тебя лезут все самые вредные лучи. Я не академик, а уже знаю, как погрузить бомбу в ТБ-4. С нее надо снять свинцовую оболочку.

— Но тогда она будет излучать…

— Ну и хрен с ней, пускай излучает. Летчики потерпят, они у нас комсомольцы. Так что раздевайте своего «Ивана».

А уже на летном поле, когда Матя провожал Берию, тот взял его крепкими пальцами за локоть и повлек в сторону от охраны.

— Скажи, у Алмазова лучевая болезнь?

— Наверное.

— Мы с тобой смотрели на лысых крыс и лысых людей, волосы всегда при лучевой болезни выпадают?

— Я думал, что вы уже все знаете лучше меня.

— Это правильно. Но все равно не мешает лишний раз спросить. Мне тот профессор, на Пушкина похожий, еврей, объяснял, что предметы и люди тоже заражаются, если они были в очень облученном месте. Значит, если у меня есть предмет, вещь из облученного места, она меня может убить?

— Наверное, может, — сказал Матя. Он не знал, что имел в виду Берия, но сам, к ужасу своему, явственно представил сверкающую полированную каплю размером с кулак на письменном столе Сталина.

Но, возможно, Берия имел в виду что-то иное, потому что сказал, направляясь под ночным солнцем к трапу самолета:

— Значит, его можно будет не расстреливать — сам отмучается.

15 июля 1939 года, через два дня после подписания договора с русскими о мире и дележе Европы, Гитлер бросил свои войска на Польшу.

Он не устраивал никаких провокаций на границе и ничего не заявлял в свое оправдание. Он пошел на авантюру куда более отчаянную, чем при захвате Рейнской области или вторжении в Чехословакию. Он знал, что его могут спасти только быстрота и неожиданность, потому что третий фактор стратегии — сила — был временно в руках Сталина. И этот фактор также было необходимо выбить из рук Сталина.

Сметя пограничные заставы поляков, разведка которых проспала движение германских войск возле границы, обходя сильные крепостные гарнизоны, немецкие войска в течение трех дней подошли к Варшаве.

Мир был в смущении, ярости и гневе.

В день начала наступления Гитлера на Польшу в Лондоне пало правительство Чемберлена, который даже в этот момент умолял парламент не отдавать власть слишком резкому и непредсказуемому Черчиллю, а сделать премьером лорда Галифакса. Но Галифакс сам отказался от такой чести — Чемберлен и Галифакс несколько лет старались удерживать Гитлера подарками и компромиссами, а Черчиллю предстояло объявить ему войну.

Франция уже разорвала дипломатические отношения с Германией и начала мобилизацию. Испуганно готовились к войне маленькие Дания и Голландия.

На третий день мировой войны Мате Шавло пришлось дважды разговаривать с обреченными людьми.

За день до того Матя получил вызов в Москву, подписанный Берией. Медлить было нельзя, и Матя стал тут же собираться. Но когда он заглянул в свой кабинет в институте, где он бывал очень редко, потому что в институте был повышенный радиационный фон и большинство ценных специалистов и служб были эвакуированы подальше от полигона, раздался телефонный звонок.

Звонил Алмазов.

— Думаешь, я не знаю, где ты? — засмеялся Алмазов в трубку глухим, трудно узнаваемым голосом. — Я за тобой присматриваю.

— Говори, что нужно, я сегодня улетаю в Москву.

— Я знаю, что началась война, а меня на нее не возьмут, — сказал Алмазов и вновь рассмеялся. — Ты летишь бомбить Берлин?

— Честное слово, я не знаю, зачем меня вызывают, Ян. Может, чтобы уволить.

— Ты молодец, ты веселый. А я все болею, слышал?

— Ян, не кривляйся.

— Ах как ты заговорил, Шавло! Ты забыл, кому обязан жизнью?

— Ян, честное слово, я спешу в Москву. Нарком не будет меня ждать.

— И нарком уже другой, а я его видел только издали.

— Что тебе нужно?

— Матя, ты знал, что я заболею? Ты скажи честно — я все равно ничего тебе не сделаю. Только честно.

— Я не мог удерживать вас, когда вы полезли в самое пекло.

— Значит, ты знал, да? Ты убил меня нарочно?

— Никто тебя не убивал, ты выздоровеешь.

— Мне хочется в это верить, но я не верю. И звоню тебе предупредить, что на тот свет без тебя не отправлюсь. Так и знай — ты умрешь в тот же день, когда умру я. Подохнешь, как собака! Ты меня слышишь?

— Ян, я вернусь и обязательно к тебе приду.

Слышно было, как Алмазов тяжело дышит в трубку.

— Скажи, а Николая Ивановича… осудили?

— Посмотри сегодняшнюю газету. Там некролог.

— Ты думаешь, что он болел той же болезнью? — И, не услышав ответа, Алмазов закончил: — Первая пуля ранила коня, а вторая пуля ранила меня. Ты меня слушаешь? — И он снова засмеялся.

Безумие струилось по телефонным проводам и достигало Мати. Ему было страшно, словно Алмазов был рядом с ним в комнате.

— Они нас заколдовали, — быстро говорил Алмазов. — Альбина и Александрийский. Ты почему убил Альбину?

— Ян, иногда тебе лучше бы помолчать.

— Ты хочешь сказать,