– С ума сойти! – прошептала Анна, округлив глаза. – И куда мне девать такую гору цветов? Никки, тебе нужны розы? Возьми хоть немного, остальные я тоже раздам, – щебетала она, доставая карточку из конверта, – а себе оставлю только… – Ее голос оборвался. На побледневшем лице появилась улыбка, преисполненная грусти и нежности.

– Это от него, да?

Анна кивнула.

– Да, от мужа. Пишет, что хотел бы быть рядом. И что моя музыка каждый день звучит в его сердце.

Никки закатила глаза.

– Неужели? А когда посадил тебя под замок, тоже слышал твою музыку? Он шесть лет не выпускал тебя из дома, не забыла?

– Знаю, знаю. – Анна тоскливо смотрела на белые розы. – Он пишет, что в букете девяносто шесть роз. По одной за каждый день, который он прожил без меня. Романтично же, правда?

Никки почувствовала прилив гнева. Почему женщины так глупы и наивны? Почему позволяют мужчинам манипулировать ими и контролировать каждый шаг?

– Романтично? Ох, Анна, когда ж ты повзрослеешь? Это не любовный роман в мягкой обложке. Речь о твоем будущем. О твоей жизни.

Анна сжала кулачки и покраснела, но, кажется, совсем не от смущения. Никки никогда не видела пациентку такой возмущенной.

– Ты права, речь идет о моей жизни. О моей, а не о твоей! Так что перестань на меня давить!

– Я просто волнуюсь за тебя, Анна, – прошептала Никки, остолбенев. – И как твой психотерапевт…

– Ох, перестань! – выкрикнула она. – Дело совсем не в терапии, и мы обе это знаем.

Никки смотрела на нее молча. В гримерке повисла тишина. Ни одна из женщин не решалась заговорить. Минуту спустя Анна взяла себя в руки.

– Слушай, я благодарю тебя за советы, правда. Спасибо за поддержку, ведь ты изменила мою жизнь. Но тебе совсем не обязательно говорить о моем муже с такой ненавистью, словно он насолил лично тебе. Он не совершил ничего дурного – всего лишь прислал подарок.

– Это не просто подарок. Это напоминание. Он пытается тобой манипулировать. Спроси себя, доколе ты будешь оставаться слепой и наивной.

– Доколе я буду оставаться слепой? – У Анны выступили слезы. – А как насчет тебя? Как долго была слепой ты в своем браке? Ты что, на самом деле не знала, что у твоего мужа любовница?

Никки застыла. Ей казалось, что она получила пощечину, а весь разговор не более чем дурной сон.

– От кого ты узнала? – хрипло спросила она.

– Думаю, тебе лучше уйти, – тихо, но твердо произнесла Анна, не собираясь отвечать на вопрос и давая понять, что разговор окончен.

– Что ж, я уйду. – Надтреснутый голос Никки звучал холодно, словно ей в горло влили жидкий азот.

Анна молчала.

Выходя из гримерки, Никки обернулась:

– Однажды он тебя убьет, и ты это знаешь. За неповиновение.

Анна всхлипнула.

Дверь захлопнулась.

Никки пробиралась сквозь пробки, но едва ли замечала, как нажимает на педали и крутит руль, испытывая сложную гамму эмоций – жалость к себе, стыд, гнев, сожаление.

Последней фразой миссис Робертс напугала Анну, но она не преувеличивала. Они обе знали, что означают романтические жесты, когда их совершают жестокие мужчины, склонные к крайней степени контроля. Однако Никки вела себя уже не как психотерапевт, нет! А как близкая подруга. Как любовница. Как мать. Анну напугал ее нажим.

Не стоило говорить с ней таким тоном.

«Дело совсем не в терапии, и мы обе это знаем».

Никки с ужасом подумала, что Анна говорит о ее чувствах, но речь шла совсем о другом. Анна знала об изменах Дугласа. Но как и когда она получила эту информацию? Кроме Гретхен и Хеддона Дефо, Никки ни с кем не делилась.

Дурнота усиливалась. Никки тупо смотрела в окно машины на толпившихся на тротуаре бездомных. У одного из них был пустой взгляд наркомана, но Никки не испытывала никакого сочувствия к опустившемуся человеку, которое испытывала всегда к пациентам Дугласа. Как будто смерть мужа рядом с русской любовницей уничтожила какую-то светлую частичку ее души.

Возможно, эта пустота внутри преходяща? Настанет ли еще время, когда она будет ощущать душевный трепет и тепло?

Доброту. Нежность. Любовь. Заботу.

Никки вырвалась из пробки и выехала на пустую улицу. Ее взгляд выхватил еще одну наркоманку. Кожа на ее лице и руках свисала лоскутами, как у парней в клинике Хеддона. «Крокодил», новый русский наркотик, который везли через Мексику.

И опять сердце Никки осталось холодным. Его словно выключили. Неужели стычка с Анной стала для нее последней каплей?

У ворот ее дома дежурили двое полицейских, которых прислал детектив Гудман.

– Тебе нужна защита, – сказал он накануне вечером, когда они сидели в машине и Никки изливала ему душу. Его рука лежала на ее бедре. Господи, как же прекрасно было ощущать горячие мужские пальцы на своем теле!

– Нет, не нужна.

– Это был не вопрос, Никки. Я делаю свою работу, ты – свою.

Ей понравилось, как он это сказал.

– А если я вам откажу? – спросила она не слишком трезвым голосом. Где в этот момент лежала ее собственная рука, Никки припомнить не могла, но едва ли скромно покоилась на коленке.

– Боюсь, доктор Робертс, ваш отказ будет проигнорирован.

Значит, Гудман не просто флиртовал. Что ж, упрямство – похвальное качество для мужчины, особенно если использовать его в нужном направлении. Никки нравились мужчины, которые упрямо идут к своей цели. Когда-то это качество нравилось ей и в Дугласе.

Внезапно слезы затуманили взор, и Никки быстро заморгала, чтобы они не мешали ей видеть дорогу.

Оказавшись дома, она выключила сигнализацию, скинула туфли и прошагала на кухню. Голова все еще гудела, и Никки налила большую порцию водки с соком, уселась прямо на стол, сделала глоток коктейля и включила ноутбук.

Надо было проверить почту. Вдруг Анна прислала письмо, чтобы загладить неприятный инцидент?

Писем от Анны не было, зато в папке «Входящие» висело другое непрочитанное письмо. Заголовок гласил: «Я знаю, что ты делала прошлой ночью». У письма имелось вложение. Миссис Робертс кликнула мышкой и увидела свою фотографию, сделанную в баре Дэна Тана. Неизвестный с помощью фотошопа прилепил к лицу Никки обнаженное женское тело. Ниже стояла подпись: «Сдохни, тварь».

Сначала она испытала изумление, затем – ужас, а потом… ничего, полное равнодушие.

Несмотря на эмоциональную пустоту, мозг требовал что-то делать. Письмо не выглядело безобидной шуткой, это была явная угроза. Кто-то следил за ней, знал, где она бывает. Этот человек видел ее в баре и сделал фотографию. Более того, его не смутило даже присутствие полицейского.