Второй проблемой стал гальюн. Китаев лично начертил его на плане. По ходу работ он неоднократно сам в него влезал и примеривался. Но он не учел разницы в габаритах. Тощему Китаеву в гальюне было просторно, а вальяжный Шнейдеров теоретически помещался ровно наполовину. Тогда дали телеграмму Шнейдерову. Пришел лаконичный ответ: «Наплевать. Шнейдеров». Шеф, будучи закаленным путешественником, среагировал, как и следовало ожидать, мужественно. Проект гальюна был утвержден и пошел в работу.

После первого же ливня парусиновая крыша домика прогнулась и превратилась в бассейн для дождевой воды. Но было жарко и вода, на этот раз, быстро высохла. Кухарка Шура спросила, где будут храниться продукты в такую жарищу? «Наплевать, – сказал теперь уже Китаев, – мы будем жить в заповеднике, там полно свежей дичи, а егерь-охотник у нас – твой собственный муж». Гальюн достроили, крышу усилили фанерой и стали ждать приезда всей группы.

Шнейдеров вступил на перрон астраханского вокзала в пробковом шлеме, охотничьем костюме из негнущегося джута и с роскошным винчестером через плечо. У пояса болталась замшевая, украшенная бахромой, сумка-ягдташ – для дичи. Глаза путешественника были защищены противосолнечными восьмиугольными очками. Навстречу Шнейдерову сразу же двинулся местный милиционер. Он робко потребовал документы. Милиционер был прав. Шнейдеров смотрелся, как типичный колонизатор и палач угнетенных народов.

Потом все долго размещались в ковчеге, вскрывали чемоданы, искали термосы, несессеры и всякую мелочь, которую обычно все в дороге забывают и теряют. В дальнем закутке шептались и хихикали жены – они уже примеряли купальники. Отплыли мы только к вечеру. Подвалил катерок. Володя принял буксир. «Камбала» стала удаляться от берега, и вскоре астраханские огни уже не светились, а слабо мерцали вдали. На самом стрежне дунул ветерок и «Камбалу» потащило боком. Я был знаком с этим явлением. То же самое произошло когда-то и с агитбригадой «Бей врага». Парусиновый домик имени Китаева сработал и теперь, как настоящий парус. Ковчег развернуло бортом к волне – началась беспорядочная качка. Трос тотчас лопнул и катерок скрылся в темноте.

– Куда мы плывем? Куда мы плывем? – забеспокоилась жена Китаева, появляясь в новом купальнике.

Гришин и Фогельман уже немного выпили по случаю «дня приезда – дня отъезда» и настроены были философски.

– Плывем по течению, – ответил Гришин, – а Волга, как известно, впадает в Каспийское море.

– Оскар! Ты слышишь? Ты это знал? – всплеснула руками жена Китаева.

Набежавшая волна окатила ковчег до самой крыши. Ветер взвыл и принялся больно хлестать нас мокрой парусиной по головам.

– Оскар! Сделай что-нибудь! – требовала жена директора.

Но дирекция была бессильна перед стихией. Все вокруг раскачивалось, скрипело и выло. С той стороны, где скрылся катерок, пустили ракету, не то призывную, не то – прощальную. И наступила кромешная тьма. Мы забились по углам и обреченно затихли. Оставалось плыть по воле волн, ждать либо счастливого случая, либо рассвета.

Я был еще в том возрасте, когда бессонницей не страдают, и проснулся только утром от надрывного, нескончаемого воя. «Камбалу» затащило в какую-то протоку и она теперь покачивалась среди тростников. То, что вначале показалось мне утренним туманом, оказалось несметными полчищами комаров. Дышать было невозможно – в горло и легкие втягивались комары. Они слепили глаза, набивались в уши и ноздри. Они с каким-то истерическим визгом клубились и закручивались в смерче-видные воронки. Самая густая и черная комариная туча выла над потерпевшей бедствие съемочной группой.

Парусину, конечно, ночью сорвало и теперь все сидели на палубе беззащитные, под открытым небом, застыв в неподвижности и укрывшись с головой, чем попало. Куртки, пледы и одеяла казались бархатными и слегка шевелились. Они были покрыты несколькими слоями комаров, жаждущих крови. Надежды Китаева на какое-то жалкое гвоздичное масло были просто смехотворны. Такое средство сгодилось бы, разве что, в парке культуры имени Горького или в Серебряном Бору.

Чтобы морально поддержать товарищей, Шнейдеров поделился с нами сведениями, полученными от ученых консультантов. «Комаров нужно ценить, хранить и беречь! – сказал распухший от укусов Шнейдеров. – Комары просто необходимы, чтобы ими питались птицы и рыбы, а птицами и рыбами – все остальное население заповедника, включая и членов нашего коллектива. Так что, – закончил Шнейдеров, – мы должны включиться в жизненный круговорот и терпеть». Сотрудники и жены выслушали лекцию внимательно, но как-то невесело. Происходило молчаливое прощание с мечтой о белом теплоходе и безмятежном летнем отдыхе.

Исчезнувший прошлой ночью катерок вдруг выскочил из тростника и пришвартовался к «Камбале».

– А вот и мы, – приветствовала нас повариха Шурка. – Сейчас позавтракаем, зачалим вас и потянем прямехонько к заповеднику.

Никто из команды даже не вспомнил о кораблекрушении. Видимо, происшедшее считалось пустяком, не заслуживающим внимания. Тем не менее, Китаев вынужден был хорошо заплатить за поиски и спасение «Камбалы», а также за восстановление хлипкого китаевского домика. Его пришлось дополнительно усилить толстым армейским брезентом, а потом еще и дефицитной вагонкой. Дорогая процедура «усиления» повторялась неоднократно и стоила Китаеву значительно больших денег, чем билеты на белый теплоход. Но «Камбалой» Китаев гордился и своей ошибки не признавал. «Такова специфика работы в экспедициях», – важно разъяснял он мне, несмышленышу-практиканту.

Территория заповедника «Дамчик» – это лабиринт больших и малых проток, заросших тростником островков и полузатопленных чащоб. Вода здесь постоянно меняется. То она пресная, то соленая. Все зависит от ветров и течений. За бортом «Камбалы» вдруг открывались перед нами экзотические картинки с колониями носатых пеликанов или розовых фламинго. Животный мир никак не реагировал на шум мотора и громкие восторги опухших кинематографистов. Заповедник жил своей заповедной жизнью. «А вот и свежая дичь летит!» – порадовался Фогельман, увидев стаю бакланов. Если б он знал, как жестоко он ошибался!

Управление заповедником размещалось в трех домиках, стоящих на сваях. Под сваями проживали водяные крысы, змеи и другая нечисть. Домики соединялись переходами, тоже стоявшими на сваях. В одном домике находилась контора и жил директор заповедника с семьей, во втором – клуб, он же – столовая, а третий дом был набит полуголыми практикантками и аспирантками биологического факультета МГУ. Появление «Камбалы» было воспринято с восторгом. Мы еще не пришвартовались, а биологини уже спрашивали у Гришина, когда будут танцы. Шнейдеров, под общие аплодисменты, лично поднял флаг экспедиции – желтая рыба-камбала на голубом фоне.

Состоялся и банкет в клубе-столовой. Банкет неприятно удивил Фогельмана. Директор извинился за несколько однообразное меню и предупредил, что коллектив заповедника стремится подавать пример местному населению и учащейся молодежи в деле сохранения уникальных животных и птиц. Потом он пожелал творческих успехов кинематографистам. В зал впорхнули биологини и стали разносить еду. На тарелках лежали одинаковые коричневые тушки какой-то дичи. Директор снова встал и сказал, что нам повезло – сегодня проводился плановый отстрел бакланов. Так что – приятного аппетита!