Это действительно было благоразумным поступком: ведь сама Елисавет давно утешилась в объятиях Разумовского.

«За невинное претерпение» в марте 1743 года Шубин был произведен в генерал-майоры и получил Александровскую ленту. Императрица пожаловала ему богатые вотчины, в том числе село Работки на Волге, что в нынешнем Макарьевском уезде Нижегородской губернии.

Камчатская ссылка расстроила его здоровье, он предался набожности, дошедшей до аскетизма, занялся науками, в частности историей Камчатского края, и в 1744 году он попросил увольнения от службы.

Получив отставку, Шубин поселился в пожалованных ему Работках, где и умер в 1765 году, на три года пережив Елизавету. На прощание императрица подарила ему драгоценный образ Спасителя и часть ризы Господней, которые долго хранились в сельской церкви. Увы, в 2005 году усадьба Шубиных окончательно рухнула, но предание об отношениях императрицы Елизаветы Петровны с первым помещиком из рода Шубиных местные жители помнят до сих пор.

«Как я на престол взошла»

Итак, 1741 год. Елизавете – 31 год. Она уже не юна, но все еще молода и очень красива. О ней иногда отзываются как о толстухе – но этому противоречит сохранившееся ее коронационное платье не более 48-го размера.

Ее считают записной кокеткой, озабоченной только своей красотой, легкомысленной веселушкой, открытой и бесхитростной. Была ли она такой на самом деле? Судите сами: эта женщина пережила смерть всех своих младших братьев и сестер, в 16 лет – смерть отца, в 18 – смерть матери, в 19 – смерть старшей сестры. Затем – безвременную кончину двоюродных брата и сестры, которых она любила. После ее обозвали незаконнорожденной, отправили в ссылку в Александровскую слободу. Она полюбила – ее возлюбленного арестовали. Самой ей постоянно грозил насильственный постриг… Императрица видела в ней политическую соперницу. Многие писали о том, что только заступничеству Бирона она обязана тем, что Анна не вынудила ее постричься в монахини. Хорошенькая, обаятельная цесаревна нравилась герцогу, но, вместе с тем, ухитрялась не вызывать ревность Анны Иоанновны.

Возможно ли, чтобы женщина с такой биографией оставалась легкомысленной дурочкой? Вряд ли.

Мнению о ее легкомыслии противоречат и следующие факты: за всю жизнь у Елизаветы не было ни одной близкой подруги. Она могла смеяться, любезничать, заводить романы – но никому не открывала душу. Даже ее любовник Алексей Разумовский не был посвящен в заговор по захвату престола. «Она слишком ожирела для заговоров» – презрительно отозвался о ней английский посол Финч. И ошибся!

Шетарди начал с комплиментов. Он часто танцевал с Елизаветой и расточал комплименты ее красоте и уму. Как-то раз он осторожно посетовал на слабость нынешнего правительства. Потом заметил, что потомство Петра несправедливо лишили престола. А в заключении прямо сказал: «Его Величество король Франции желает видеть вас на троне ваших предков».

Елизавета испугалась. Очень испугалась! Еще бы: Тайная канцелярия действует активно. Свежа память о расправе над Волынским, которого из-за одного только слова обвинили в намерении свергнуть императрицу. Всюду шпионы. Друзей у нее мало, а влиятельных – вовсе нет. Поэтому она резко оборвала разговор и удалилась.

Но Шетарди не сдался! Он подкупил Лестока – личного врача Елизаветы, и держал связь с цесаревной через него. Постепенно Елизавета убедилась: ее не обманывают, ей действительно предлагают трон.

Но на переворот нужны деньги, и немалые. Шетарди готов их предоставить, но при одном условии: Елизавета подпишет бумаги с обязательствами перед королем Франции. А вот этого делать нельзя ни в коем случае! Это смертельно опасно – раз, и два – это превратит русскую императрицу во французскую марионетку.

Цесаревна начала серьезную игру. Она была очень красивой женщиной и знала, как пользоваться своей красотой. Она сумела понравиться маркизу и провести его: каждый раз, как разговор касался ее подписи под документом, Елизавета демонстративно пугалась, даже плакала. Она красочно описывала маркизу, в какой опасности находится, как может пострадать, если вдруг бумаги попадут в чужие руки. Она всячески убеждала его, что ее благодарность Франции настолько велика, что она и так выполнит все их условия. И маркиз ей поверил. Мало того, что поверил, – он убедил в этом свое правительство.

«Ошибки, сделанные партией царевны Елизаветы, были… велики. Лесток говорил во многих местах и в присутствии многих лиц о долженствовавшей случиться в скором времени перемене. Прочие участники заговора были не умнее: все люди простые, мало способные сохранить столь важную тайну. Сама царевна делала некоторые вещи, за которые она была бы арестована в царствование императрицы Анны. Она прогуливалась часто по казармам гвардейцев; простые солдаты становились на запятки ее открытых саней и таким образом разъезжали, разговаривая с нею, по улицам Петербурга. Их приходило каждый день по нескольку в ее дворец, и она старалась казаться популярной во всех случаях. Но Провидение решило, что это дело удастся, поэтому другие по необходимости были ослеплены», – так с сожалением описывал события полковник Манштейн, который лишился в результате этого переворота и полка и своих поместий.

Граф Остерман предчувствовал надвигающуюся опасность и настоятельно советовал Анне Леопольдовне удалить Елизавету как можно дальше от Петербурга. Регентша соглашалась, но каждый раз пытаясь поговорить с Елизаветой, поддавалась ее обаянию и меняла решение.

Остерман слишком долго не настаивал на решительных действиях: Елизавету не привыкли воспринимать всерьез. Примечательно, что его верная супруга, Марфа Ивановна, ничуть не была обманута внешностью «легкомысленной дурочки». Она понимала, что конец близок. Как-то она даже призналась, что была бы рада, если б ее муж был, как Миних, всего лишь отправлен в отставку.

Тучи сгущались. То, что при российском дворе вот-вот произойдут перемены, видели все. В дело вмешалась даже английская разведка: английский посол Финч лично передал Остерману документы, полностью изобличающие Елизавету. Казалось бы: все открылось, какие теперь могут быть сомнения?

Больной подагрой граф приказал снести себя к регентше и доложил ей о заговоре. Что же предприняла блондинка? «Вместо того чтобы отвечать ему на то, что он говорил, она велела показать ему новое платье, заказанное ею для императора», – описал конец этого разговора Манштейн.

Замечательная сценка, не правда ли? Регентше докладывают о готовящемся перевороте, а она в ответ: «Ах, посмотрите, какое чудное платьице сшили для моего сынишки!»

Остерман был обескуражени решил действовать самостоятельно. Арестовать цесаревну он не мог – слишком знатная особа. А вот Лестока арестовать было можно. Кроме того, вместе с Антоном-Ульрихом он решил расставить по столице караулы, чтобы не дать возможность гвардейцам самовольно покинуть казармы. Возможно, это могло бы если не предотвратить, то хотя бы оттянуть переворот.