Джемма осторожно прикрыла дверь, понимая, что больше не выдержит этой пытки.

Она развернулась и, словно оглушенная, ничего не видя вокруг, медленно пошла через холл к лестнице. Ноги плохо слушались ее, и, поднимаясь по ступенькам, она внезапно почувствовала себя слабой и немощной, как те старушки, которых привозили к источнику.

Добравшись до своей спальни, она села на стул у окна и уставилась ничего не видящими глазами на парк.

Из подслушанного разговора она поняла одно — весь ее мир, пусть маленький и скромный, но очень дорогой для нее мир, который она выстроила за последние несколько недель, развалился и лежит руинами у ее ног.

Теперь она больше не нужна была виконту, а превратилась в обузу, в досадное препятствие, ведь все, к чему он стремился, о чем мечтал — любимая женщина, а вместе с ней и богатство, — пришло к нему само. Да только теперь между ним и его счастьем стояла она — его постылая жена.

— Боже! Что мне делать? — прошептала Джемма, закрывая лицо руками.

Но она действительно любила его и хотела, чтобы он был счастлив. Поэтому ответ, один-единственный и совершенно очевидный, пришел сам собой.

Она должна уйти, исчезнуть из его жизни, так же неожиданно и внезапно, как и появилась.

Вот только как это сделать?

На мгновение Джемма подумала, что она могла бы убежать с Фредди, как он и просил ее. Однако она понимала, что такой поступок лишь опозорит виконта в глазах его друзей и соседей, принявших ее с такой добротой в субботу и воскресенье, во время своего приезда в Приорат.

Они могли бы развестись, однако она подозревала, что Ниоба не станет ждать виконта, пока тот освободится, если тем временем на ее горизонте появится более важная персона.

Более того, дело о разводе проходило через парламент, а это значило, что виконту будет не на что жить, пока он будет ждать женитьбы на богатой невесте.

«Я должна умереть!»— подумала Джемма. Ей вспомнилось, как в день их приезда в Приорат они шутили, что, если будет совсем плохо, они всегда смогут утопиться в озере.

«Тебе не повезло — я умею плавать!»— сказала она тогда виконту.

Но если уж ей нужно умереть, то никак не на пороге его дома, иначе его сочтут виновным в ее смерти.

Она прижала ладонь к пылающему лбу.

«Надо… подумать! Надо… подумать!»— тихо повторяла она про себя.

Однако в том состоянии, в котором находилась девушка, она совершенно была не способна связно мыслить. У нее в ушах все еще звучал вкрадчивый голос Ниобы, уверявший виконта в своей вечной любви к нему.

Джемма слишком хорошо представляла себе, как выглядела кузина, произнося эти слова, — нежная кожа с легким румянцем, классические прекрасные черты, широко раскрытые синие глаза, которые могли смотреть искренне и доверчиво, когда этого хотела их обладательница, или трогательно и наивно, даже когда она бессовестно лгала!

«Валайент любит ее! Он любит ее!»

Джемма повторяла эти слова снова и снова, чувствуя, что ее бедное сердце готово вырваться из груди.

Конечно же, он любил Ниобу. Разве могла она в этом сомневаться? Ведь ее кузина самая красивая девушка, какую ему доводилось видеть, да к тому же богатая наследница.

Тогда он сможет восстановить Приорат в его былом великолепии, и при этом отпадет нужда в том, чтобы взимать деньги за минеральный источник. Он будет открыт для всех, кто верит в его целительную силу.

Долги Валайента будут выплачены, они с Ниобой смогут жить на Беркли-сквер во время своих приездов в Лондон, давать там балы, устраивать приемы и званые обеды с превосходными блюдами и вышколенной прислугой. Можно не сомневаться, что финансы им это позволят.

— Он мог бы получить все это завтра… сразу же… на следующий же день… если бы не я.

Джемма произнесла эти слова вслух. И тут же поняла, что каждая клеточка ее тела кричит, протестуя против разлуки с человеком, которого она так неосмотрительно полюбила.

Без него она превратится в ничто. Она поняла, что скорее умрет, чем встретит будущее одна.

«Я умру… да… умру», — сказала себе Джемма.

Какой смысл в любви, рассуждала она, если ты не готова пойти на самую большую жертву ради человека, которого любишь?

Она знала, что любит Валайента всем сердцем и душой; так что пожертвовать ради него своим телом было для нее поистине пустяком.

«Я умру!»— снова сказала она себе.

Внезапно она почувствовала рядом с собой свою покойную мать, ее присутствие было таким ощутимым, таким явственным, что, казалось, надо только обернуться, чтобы увидеть ее.

И не нужно было долго думать, чтобы догадаться, что она скажет.

Джемма знала и сама.

Грешно лишать себя жизни, данной тебе Господом, какой бы трудной ни становилась она временами.

Джемма закрыла глаза и попыталась прочесть молитву, ощущая всем сердцем, что рядом с ней незримо находится мать, говорит с ней, советует, утешает.

И тогда, словно и в самом деле услышав ее совет, Джемма поняла, как ей поступить.

— И что же тебе сказала Ниоба? — уже в который раз допытывался Фредди у виконта.

— Она сказала, что отец вынудил ее дать согласие на брак с Портколом, — ответил он. — Как ни умоляла она его, ни просила, ни говорила, что любит меня, сэр Эйлмер был непреклонен. Он просто не желал ничего слушать и прямо заявил, что хочет видеть свою единственную дочь маркизой.

Фредди издал презрительный возглас, однако не стал комментировать эту беспардонную ложь, и виконт продолжал:

— После этого Ниоба попыталась уверить меня, что боялась ослушаться сэра Эйлмера, хотя любит меня уже очень давно. Она удивлялась, как это я мог вообще хоть на секунду поверить, что ей хочется стать женой маркиза. Ведь он был таким старым и безобразным, да к тому же часто болел.

Они помолчали. Затем Фредди, уже успевший не один раз выслушать рассказ виконта с начала до конца, задал свой привычный вопрос:

— Ну и что же ты?

— Долгое время я ничего ей не отвечал, — сказал виконт, — потому что размышлял над одной странной вещью: ты можешь мне не поверить, однако внезапно я поймал себя на том, что Ниоба больше меня не привлекает.

С этими словами он вскочил со стула и принялся беспокойно ходить по комнате, погруженный в свои невеселые, тревожные мысли.

— Трудно облечь в слова то, что я испытывал тогда, — продолжал он через несколько минут молчания. — Ведь до этого я был полностью уверен, что люблю Ниобу, как никогда еще не любил ни одну женщину в своей жизни. Ее красота совершенно покорила меня. И вдруг внезапно — как это произошло, я и сам не мог понять, — ее красота стала волновать меня меньше, чем красота мраморной статуи.