Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое время Дусе пришлось кормить мужа с ложечки, так как он не мог самостоятельно открывать рот. Потом его немного отпустило, и он кушал самостоятельно, а вот лицо так и осталось перекошенным, да и разговаривать он толком не мог. Из армии пришлось уволиться. Вале он, в таком состоянии, тоже не был нужен, впрочем, как и бывшая лучшая подруга. В общем, никому Боря больше не был нужен, кроме его собственной жены. Со временем они помирились, и опять жили душа в душу, мирно и счастливо. По крайней мере, в этом была уверена его жена. У Бори, на этот счет, возможно и было другое мнение, но он его скрывал, и никогда никому не высказывал. Теперь он действительно был примерным семьянином. А что ему еще оставалось, в его то положении.
Вундеркинд
Лиля давно хотела завести себе кошечку или собачку, но мама их терпеть не могла и не разрешала. Никакие уговоры не помогали.
— Мне в квартире только кошачьих блох не хватает, — говорила она.
— Ну тогда давай собачку заведем, — упрашивала Лиля.
— А собачка должна во дворе жить, как у дедушки, — приводила свой железный аргумент мама, — в комнате ей вообще делать нечего.
Поняв, что маму уговорить не удастся, и кошечки или собачки у нее никогда не будет, Лиля решила завести попугайчика.
— Мама, а давай заведем попугайчика, — предложила она.
— А ты за ним сама ухаживать будешь? — спросила мама. — Его и поить, и кормить нужно, и в клетке каждый день убирать.
— Конечно сама, — заверила Лиля. — Что я, маленькая, что ли?
И действительно, она уже была не маленькой, в шестом классе училась. На попугая мама согласилась, более того, договорилась со своей знакомой, у которой были попугаи, что та продаст ей маленького попугайчика со следующего выводка. Вот так у Лили появился маленький голубой волнистый попугайчик. Сначала считали, что это девочка, так как роговица клюва у него была розоватой, но потом, роговица посинела, и стало понятно, что это мальчик. Попугая назвали Гошей.
Лиля, как и обещала, за Гошей ухаживала сама. У него всегда были и еда, и свежая вода, и клетка всегда была чистой. Начала она учить Гошу и разговаривать.
— Гоша, скажи: «Гоша — попугайчик, Гоша — хорошая птичка», — учила она его.
Но из Гоши, видимо, был плохой ученик, он что-то чирикал на своем языке, но на человеческий язык переходить не хотел. Много времени на общение с попугаем у Лили не было, нужно было еще и уроки делать, и в художественную школу ходила, и на гитаре училась играть, и на все нужно было время.
— Так он у тебя никогда не заговорит, — сказала как-то мама, и стала сама обучать Гошу человеческому языку.
Она разговаривала с ним постоянно, и когда Гоша сидел в клетке, и когда гулял в комнате, и когда она помогала Лиле убирать в клетке.
— Гоша, это кто у нас так насорил? — спрашивала она. — Что за такая птица нехорошая? Ты зачем яблоко по всей клетке разбросал? Почему нельзя аккуратно покушать? Ай яяй! Кто у нас такой хулиган? Гоша хулиган? Гоша бандит?
Гоша все это слушал и молчал, или отвечал на своем птичьем языке, которого Галя, Лилина мама, не понимала. Может он тоже хотел научить ее своему языку?
Но Гоша не был совсем бездарным и бестолковым. Со временем, Галя научила его целоваться. Она брала его на руку, подносила к губам, и говорила: «Гоша, давай поцелуемся», и целовала его в клюв, изображая при этом звук поцелуя. Гоша это запомнил, и услышав эту фразу, сам наклонялся к ее губам и изображал звук поцелуя. Мы все поняли, что это безнадежное дело с мертвой точки сдвинулось.
А еще Гоша очень любил купаться. Он сам залетал в ванную, садился в раковину, и громко чирикал, прося включить воду. Когда ее включали, он с удовольствием плескался под струей, потом садился на край раковины, отряхивался, и летел в большую комнату, где садился на шкаф, и прятался за подсвечник, выполненный в виде эфеса сабли, на котором была надета красного цвета свеча, сделанная в виде шара. Гоша иногда выглядывал из-за этого подсвечника, но, увидев нас, тут же стыдливо прятался обратно, как барышня, которая стесняется показаться перед посторонними взорами в непричесанном виде. Так он и сидел за подсвечником, периодически выглядывая из-за него, пока его перья не высыхали, после чего, распушив вымытые перья, гордо выходил из-за подсвечника и прохаживался по краю шкафа, поглядывая на нас. А дальше, или садился к кому ни будь па плечо и лез целоваться, или садился на верх красной свечи, щебетал, и целовал ее. Когда Гоша кого-то целовал, он требовал взаимности, его тоже должны были целовать. Если этого не происходило, то Гоша наклонялся к не отвечающему ему взаимностью человеку, и кусал его за губу. Чаще всего доставалось мне, так как это занятие мне не нравилось. А вот разговаривать, несмотря на все старания Гали, Гоша не хотел. Так прошло месяцев семь.
Пришло время ехать нам в отпуск. На время отпуска за Гошей согласилась присмотреть Аня, Лилина школьная подруга. Мы накрыли клетку Гоши черным платком, чтобы он не испугался при переезде к новому месту жительства, и Лиля отнесла его к Ане. Забрали мы его оттуда через месяц.
— А ваш попугай заговорил, — сразу же сообщила нам Аня. — Он в первый же вечер заговорил, причем голосом тети Гали. Отчетливо так сказал: «Гоша — хорошая птичка».
Такому сообщению мы обрадовались, не зря Галя старалась. А дальше Гошин словарный запас быстро пополнялся. Оказывается, он запомнил почти все, что ему говорили, видимо просто стеснялся говорить на человеческом языке. Теперь на птичьем языке он разговаривал только с птичкой, которую видел в висящем в клетке зеркале, и которую все время кормил. А со временем, и при разговоре с ней стал вставлять в свою речь человеческие фразы.
— Ты что, кушать хочешь? — спрашивал он птичку. — Кушай птичка, кушай, — и кормил птичку со своего клюва.
О том, какой Гоша хороший, он теперь говорил постоянно. Теперь все, кто приходил к нам в гости, знали, что «Гоша — попугайчик», и, что «Гоша — хорошая птичка». Как только Лиля начинала убирать у него в клетке, Гоша тут же спрашивал: «Кто наса?». И сам отвечал на свой вопрос: «Гоша наса. Гоша бандита хулигавый». А когда в клетке убирала Галя, речь Гоши немного
