замолкает, понимая, что сказал. Да, к сожалению, любил – это глагол прошедшего времени.

И все мои вчерашние мысли сейчас кажутся такими глупыми. Да, Марк мне нравится и таким, изменившимся. И я хочу, чтобы он был рядом с нами. Но забыла спросить об этом Марка.

– Надо идти в кухню, – нарушаю я неловкое молчание. – Тем более скоро Миша приедет.

– Ладно, – кивает Марк и идет следом.

Разговора снова не получилось. Что-то в нас сломалось, что-то, вчера успешно прикрываемое событиями дня. От ненависти, когда мы встретились на приеме, до нежности, когда ехали сюда ночью в машине.

Хотя бы Марк признал свою ошибку. Не скажу, что мне от этого легче, что это повернет время вспять, но он всегда умел сказать, что не прав.

Дети Брониславы уже всем составом шумят на кухне, поэтому Марк не идет с нами, а выходит на улицу. Я то и дело бросаю взгляды в окно, глядя, как он в задумчивости сидит на скамейке и курит.

– Вам бы поговорить, – почти мне на ухо шепчет Броня.

– Не сейчас, – отмахиваюсь я.

– Ты его любишь? – продолжает допрос сестра.

Я его люблю, а вот он, как оказалось, любил…

Глава34. Марк

Какого хрена сейчас происходит?

Я пускаю дым вверх, и он зависает в воздухе пеленой – ни одного порыва ветра, только ужасающая парилка даже под деревьями.

Курить невозможно, но я продолжаю, будто это действие меня спасает от ощущения «некуда себя деть». А такое присутствует.

Я лишний в жизни, которая бурлит в этом доме. Нет меня вчерашнего, нет меня позавчерашнего, еще до встречи с Миленой.

Затушив окурок под скамейкой, тихо говорю:

– Бля!

– И давно ты сам на себя материшься?

Миша неслышно открыл калитку и услышал то, что ему не надо было слышать. Пусть он мой брат, но идиотом могу считать себя только я сам.

– Ты в разведчики заделался? – спрашиваю, подняв голову.

– Может, просто кто-то слишком глубоко в своих мыслях?

Под мышкой Миша держит мой ноут, в руках – пакеты. Я поднимаюсь, чтобы забрать что-нибудь, но брат только на входную дверь. Киваю и иду открывать. Не хочу снова видеть тот взгляд голубых глаз, когда я по тупости сказал слово «любил». Вчера мы наговорили друг другу много всего, но это ничто по сравнению с сегодняшним молчанием и взвешиваем каждого слова.

В кухне дети как раз старшие выходят из-за стола, кивают нам, но Миша их задерживает:

– Эй, ребята, у меня тут кое-что для вас.

Мальчики останавливаются, глядя на брата с ожиданием, и он им отдает один из пакетов.

– Спасибо, – сразу неуверенно отвечают они, но тут же бегут, шурша целлофаном.

– Миша! – резко начинает Броня, но замолкает на полуслове. – Ой, ладно, с тобой спорить… Идите наверх, если хотите, – добавляет тут же. – Пока муж в командировке, можно занять его так называемый кабинет.

– Где Милена? – спрашиваю я.

– В комнате, на втором.

Миша оставляет пакеты на кухне, берет с собой только ноутбук и салютует Брониславе. И когда мы уже поднимаемся наверх, тихо интересуется:

– Может, Милене не надо?

– Надо, – киваю в ответ. – Она в этом по самые уши.

– И больше ты не ее стена.

Эти слова бьют так, будто в грудь кувалдой зарядили. Да, я пытался ее оградить от всего дерьма вокруг, но оно все равно ее настигло. По моей или Мишиной вине – это уже не важно. Где-то сработал пресловутый эффект бабочки. Один взмах вызвал цунами. И сейчас эта волна накрывает нас. Бежать? Нет смысла. Смириться с гибелью? Не после того, что я узнал за последние сутки.

– Иди, – кивнув на лестницу, ведущую под крышу, говорю Мише, – мы сейчас придем.

– Иду, – соглашается он. – Но я бы не звал ее. Мы сами разберемся.

Игнорируя последние слова, направляюсь по коридору в ту комнату, где недавно застал Милену с… нашим ребенком.

Черт! В башке не укладывается, что у меня есть ребенок, но я уже ее люблю. Такая хрупкая, такая беззащитная, но моя. И я даже где-то в душе сразу поверил Милене, а когда увидел, то почувствовал свое, родное.

И пусть эта малышка оправдает свое имя. Мне сейчас нужна вера в то, что все можно изменить, хотя я и не знаю, как это сделать.

– Будь похожей на бабушку, в честь которой тебя назвали – шепчу, открывая дверь.

Моего присутствия не замечает ни Милена, ни Вера. Они лежат на полу и… наверное, это можно назвать играми с маленькими детьми. Видимо, у меня не хуже Миши получается подкрадываться беззвучно. Ну, в Бронином доме и петли не скрипят.

Милена, лежа на полу, держит Веру на вытянутых руках, и они обе смеются. Это кажется глупым, но в то же время таким милым, что я невольно улыбаюсь. Тогда-то Милена и замечает меня.

– Марк? – спрашивает так, будто меня здесь быть не должно.

– Миша приехал, – получается нервно. – Он ждет нас под крышей. Привез ноут, правда, черт знает зачем.

Я хочу уйти и хочу остаться, чтобы наверстать все, что пропустил за это время. Но, увы, этого не вернешь, поэтому и хочется сбежать.  Или все-таки остаться?

– Хорошо, – Милена поднимается, приглаживая растрепанные и наэлектризованные от ковра волосы. – Только я Верочку возьму, не хочу больше Броню напрягать.

– Конечно! – тут же соглашаюсь я.

Нет, мне определенно надо привыкнуть к своему новому статусу. Так  не годится!

Только выхожу из комнаты, не закрывая дверь, как слышу в спину детский нечеткий голос, но слова разбираю.

– Папа!

И в этот момент что-то внутри меня неумолимо, почти ощутимо начинает ломаться…

Медленно оборачиваюсь и понимаю по лицу Милены, что мне это не послышалось. Она тоже шокирована, переводит взгляд с меня на ребенка, а Вера в это время улыбается, норовя слезть с рук.

– Что она сказала? – тихо, будто боясь разбить что-то хрупкое своим голосом, спрашиваю я.

Милена собирается что-то сказать, но не успевает, потому что Вера повторяет радостно и уже громче:

– Папа!

Можно ли любить сильнее, когда и так кажется, что ты переполнен любовью до самых краев. Еще чуть-чуть – и она тебя взорвет. Любовь – это бомба без таймера. Один раз она уже взорвалась, но я собрал себя ради этого момента. Наверное, чтобы снова взорваться. Только теперь от любви к своему ребенку. И она переполнила меня с первого взгляда, но сейчас…  Пора расширять свои границы, чтобы этой любви было куда вместиться.

– Марк, я не думала… – Милена закусывает губу. – Я с ней разговаривала