— Бетти и Сара: дочери Маргариты. Я так и не смог запомнить, кто из них кто.

Он поднимает блюдо и кричит:

— За стол!

Человек тридцать собираются за большим накрытым столом. Меня усаживают рядом с Элои.

Высокая светловолосая девушка наливает мне кружку пива.

— Познакомься с Катлин. Она с нами уже год.

Девушка улыбается — она очень красива.

Перед началом трапезы Элои поднимается на ноги и призывает всех собравшихся к вниманию.

— Братья и сестры, слушайте. Среди нас появился человек без имени. Человек, долгое время сражавшийся и видевший много крови. Он был подавлен и изможден и получил от нас кров и лечение согласно нашим обычаям. Если он решит остаться с нами, он примет имя, которое мы дадим ему.

В конце стола красномордый юнец с роскошными светлыми усами кричит:

— Назовем его Лот,[24]как и того, который не возвращается!

Эхо одобрения разносится по залу, и Элои удовлетворенно смотрит на меня:

— Да будет так. Тебя будут звать Лотом.

Я принимаюсь за еду, хотя получается это с трудом: язык и зубы горят, но мясо нежное, высший класс!

— А я знаю, что ты хотел бы узнать.

Вновь разливается пиво.

— Ты гадаешь, как мы умудрились получить все это.

— Догадываюсь, все это было предоставлено вам господином ван Хове…

— Не совсем. Он не единственный, кто доставал деньги из сундуков, отдавая общине свою собственность.

— Вы хотите сказать, что существуют и другие богатеи, подарившие все это бедным?

— Что?

Он смеется:

— Мы не бедные, Лот. Мы свободные.

Он обводит рукой, показывая на весь стол:

— Тут у нас есть и ремесленники, и плотники, и каменщики. Но есть и лавочники и торговцы. Единственное, что их объединяет, — Святой Дух. Лишь это, что бы ты ни думал, может объединить всех здешних мужчин и женщин.

Я слушаю его и не могу понять, он окончательно спятил или нет.

— Собственность, Лот, деньги, драгоценности, товары служат телу, дабы дух тоже мог наслаждаться ими. Посмотри на этих людей: они счастливы. Им не надо горбатиться, зарабатывая себе на кусок хлеба, не надо красть у тех, кто имеет больше, или работать на них. С другой стороны, и тому, кто имеет больше, нечего боятся, если он сам решит жить с ними. Ты никогда не задавался вопросом, сколько людей могли бы прокормиться на то, что заперто в сейфах у Фуггера? По моим подсчетам, полмира — целый год, и пальцем не пошевелив. А ты никогда не задавался вопросом, сколько времени торговец из Антверпена тратит на то, чтобы скопить состояние? Ответ прост: всю свою жизнь. Всю жизнь лишь на то, чтобы скопить его, чтобы набить свои сундуки, ларцы для драгоценностей, построить тюрьму для себя и собственных потомков по мужской линии и собрать приданое дочерям. Зачем?

Я опустошаю кружку. Его мысли соответствуют моим.

— Так ты хочешь убедить торговцев в порту, что спасение для их душ в том, чтобы отдать все вам?

— Ничего подобного. Я хочу убедить их, что жизнь, свободная от денег и товаров, лучше.

— Забудь об этом. Говорю тебе, каждый богач будет всю жизнь бороться за свое состояние.

Он закрывает глаза и поднимает кружку.

— Мы вовсе не хотим бороться с ними — они слишком сильны. — Потягивает пиво. — Мы хотим соблазнить их.

Оба кожаных кресла в кабинете на редкость удобны: я медленно опускаюсь в одно из них, стараясь не причинять боли ребрам. Длинное гусиное перо торчит из темной чернильницы на столе. Элои угощает меня ликером в крошечных рюмочках граненого стекла.

— Официально Антверпен остался в фарватере Римской церкви. Набожнейший император следит за тем, чтобы все его чиновники были преданы истинной вере, и это в его власти. Но многие здесь тайно поддерживают идеи Лютера. Помимо всего прочего, торговое сословие больше не может терпеть испанской оккупации, как и священников, обвиняющих в ереси всякого, кто посмеет открыть рот против католицизма и его ленивых епископов. Торговцы получают доход, торговцы делают деньги, торговцы возводят дома и строят дороги. Испанцы собирают налоги и создают суды инквизиции. Это не приносит прибыли. Лютер проповедует уничтожение церковной иерархии и независимость от Рима, немецкие князья бунтуют и нападают на Карла и папу, организовав формальный акт протеста. Вывод: раньше или позже Фландрия и Нижние Земли тоже станут самой настоящей пороховой бочкой. С одной лишь разницей — вместо князей здесь будут жирные торговцы. Единственная причина, по которой они пока не выступают и которая была существенной вплоть до последних месяцев, заключается в том, что посередине были вы.

— Кого ты имеешь в виду?

— Анабаптисты хотели всего. Они хотели Царства: равенства, простоты, братства. Ни император, ни торговцы-лютеране совсем не горели желанием предоставлять им это. Их мир основан на соперничестве между странами и торговыми компаниями, на угнетении и подчинении. Как говорил Лютер, которого я имел несчастье встретить больше десяти лет назад: вы можете отдать в общину всю свою собственность, которая принадлежит вам, но и не мечтайте сделать это с тем, что принадлежит Пилату или Ироду.[25]Батенбург был подобен красной тряпке, как для католиков, так и для лютеран. Теперь же, когда анабаптисты разбиты, остались две противоборствующих стороны, которые вскоре вцепятся друг другу в горло.

Пытаюсь понять, куда он клонит:

— Зачем ты рассказываешь мне все это?

Он размышляет, словно не ожидал этого вопроса:

— Чтобы ты получил представление о положении вещей.

— Зачем мне слушать рассказ о ней?

— Ты был на войне. Ты потерян. У тебя вид человека, который прошел ад насквозь и вышел оттуда живым.

Он встает и идет к окну, выливая в себя вторую кружку.

— Не знаю, верный ли ты человек. Тот, которого я ищу уже давно, — я имею в виду. Я хотел бы выслушать твою историю перед тем, как принять решение.

Элои играет пустой кружкой.

Я ставлю свою на стол.

— Ты относишься к людям, у которых непросто согнать улыбку с лица.

— Это похвальное качество, ты так считаешь?

— Как кровельщик может оказаться настолько сведущим и говорить так складно?

Он пожимает плечами:

— Вполне достаточно водить знакомство с нужными людьми.