— Тебе же к начальству, — заметил Никита.

— А оно и само не просыхает начиная с утра. Переаттестация закончилась, руководящее кресло слегка зашаталось, но все-таки устояло, так что не грех немного расслабиться.

— Ну, тады ой…

Они дружно закурили и какое-то время пытливо присматривались друг к другу — будто виделись в первый раз. «Поверил в мою версию этот змей подколодный или нет? — думал Никита, старательно укрываясь от глаз Кривицкого за облаками табачного дыма. — Алекс далеко не дурак… Он профессионал, а значит, мои слова, не подкрепленные фактами, для него пустой звук. Дружба дружбой, а табачок врозь. Влезть бы ему в мозги… Но полностью довериться Алексу я не могу. Вдруг он «прикормлен» Шервинским? Такого не может быть? Еще как может! Мент тоже человек, и ему хочется жить по-человечески. Да мизерное жалованье не позволяет. Налицо кризис жанра, внутренняя борьба добра со злом, и кто в ней победит, догадаться несложно».

— И что ты решил? — наконец спросил Никита, отправив окурок в пепельницу.

— Ты о чем? — Кривицкий был сама невинность.

— Не прикидывайся простачком!

— Да понял я, понял твой вопрос… на засыпку. Отвечаю честно, как на духу — нет! Дело Колоскова закрыто. Закрыто! Не мной, учти этот момент. С какой стати я полезу в чужой огород? Хочешь возбудить дело по новой — топай к следаку и выкладывай ему свои аргументы. А меня оставь в покое. У меня проблем по горло. Вот еще добавилось два трупа — китаец-детектив и Терехина. И похоже, опять «висяки». Я уже обвешан ими, как новогодняя елка!

— А во лбу звезда горит…

— Не понял…

— Это я классику вспомнил, Александра Сергеевича. Школьная программа. Тебе, товарищ елка, не хватает лишь звезды на макушке. Для полного комплекта. Короче говоря, ты сейчас действуешь по принципу «я не я, и хата не моя». Нехорошо, гражданин начальник. Где же твой патриотизм, сознательность? Наконец, чувство долга?

— При чем тут долг?

— А при том, Алекс! Пока ты тут елку из себя изображаешь, такие же парни, как ты, гибнут в горах Кавказа. И никто из них (заметь — никто!) не считает зазорным взять на себя ответственность за товарища по оружию или прикрыть ему спину, иногда даже ценой своей жизни. А ты тут мне баланду травишь про огород, в который тебе, видите ли, не хочется лезть. Все, выметайся отседа! Иди писать отчеты о новых «висяках». А у меня дел полно.

— Нико, ты что, сбрендил?! Ты что несешь?

— Ах да, таким ты меня еще не видел. Скажи спасибо, что не дал тебе по сопатке. А следовало бы. Совсем вы тут, на гражданке, зажрались. Иди, иди, чего сидишь! Прием закончен. Если будут нужны мои свидетельские показания, вызывай повесткой. Только я расскажу все, как было. И даже больше. И попробуй не занести мои показания в протокол. Вот так-то, гражданин начальник.

— Ну и паразит ты, Нико… — Кривицкий обреченно покачал головой. — Зачем вернулся домой? Служил бы дальше. Глядишь, до полковника дослужился бы, а то и до генерала. Ан нет, здрасте, я ваша тетя, прибыла из Крыжополя погостить годик-другой.

— Не изображай тут плач славянки. Кривицкий, ты крупно влип, но пока еще этого не понимаешь. Это я говорю тебе со всей откровенностью. Поэтому думай быстрее и принимай нужные решения. Иначе загремишь под фанфары.

— Да понял я, понял!

— Ну и?..

— В общем, так: старое дело ворошить я не буду, не стану заводить и новое. Погоди, не перебивай! Но теперь убийства Хайтахуна и Терехиной благодаря твоим показаниям (повестку тебе я выпишу прямо сейчас) будут объединены в одно производство, вести дело буду сам, с привязкой к смерти Колоскова. То есть буду плясать от печки, образно выражаясь. Займусь этим расследованием самым серьезным образом, даю слово. Веришь?

— Придется поверить.

— И последнее: а все ли ты рассказал мне, друг ситцевый?

«Все-таки учуял, что у меня еще есть кое-что! Вот ментовская морда! — не без восхищения подумал Никита. — Но рано, пока рано выкладывать все карты на стол… Покрутись, Алекс, сам, без моей подмоги, может, что и накопаешь. Ведь ты профессионал, в отличие от меня, дилетанта».

— Все, — ответил Никита, стараясь придать своему лицу выражение максимальной честности. — Как на духу.

— Поди, врешь?

Видно было, что Кривицкого не впечатлил этюд, разыгранный Никитой.

— Нет, не вру. Скажем так (если честно), стесняюсь. Просто я пока не готов обосновать свою версию, которая, возможно, совсем глупая. Нужны факты. Буду искать. Поэтому ты иди своим путем, а я — своим. Так будет более эффективно. Тем более что ты профессионал, а я дилетант, и мои умозаключения запросто могут оказаться бреднями.

— Что ж, в твоих словах есть рациональное зерно, — нехотя согласился Кривицкий. — Ну ладно, я потопал. Вот повестка, жду тебя после обеда, к пяти часам.

— Буду как штык. Слушай, оставь мне эти фотки. Может, пригодятся.

— Бери. Только не говори никому, где взял, ежели что.

— Понял. Заметано.

— Бывай…

Кривицкий ушел. Никита убрал со стола и начал одеваться. Мысль, которая вертелась в его голове еще с вечера, вдруг приобрела четкие очертания — а ведь он упустил очень важный момент: до сих пор не побеседовал с первой женой Колоскова! Если кто и питал к Олегу самые нехорошие чувства, так это могла быть только Лизхен.

Она появилась в детдоме достаточно поздно, когда Олег учился уже в девятом классе. И сразу же стала «гвоздем программы». Лизхен была белокурой, с огромными голубыми глазищами, изящной и тоненькой, как тростинка. Может, потому, что долгое время занималась балетом, пока судьба не отобрала у нее родителей — они погибли во время землетрясения под обломками дома. Лизхен как раз на тот момент гостила у своей подружки, и чаша сия ее миновала.

На самом деле ее звали Елизавета, но детдомовские быстро узнали, что она не просто Елизавета, а еще и Францевна — у ее отца были немецкие корни. Так с той поры и пошло — Лизхен да Лизхен… Она не обижалась, что ее имя переиначили на немецкий манер; возможно, Елизавету так звали и родные. Но впечатление на детдомовских пацанов Лизхен произвела неизгладимое. Хорошо воспитанная, вежливая, она казалась истинной принцессой, что очень задевало Полину, которая верховодила всеми детдомовскими девчонками и была больше похожа на атаманшу разбойников, нежели на особу королевских кровей, если судить по ее прозвищу.

Олег запал на Лизхен сразу. И вскоре дал всем понять, что тот, кто этого не понимает, будет иметь большие неприятности. К тому времени в детдоме было два вожака — Нико и Олег, перед которыми тушевались все старшеклассники, поэтому пацаны вздыхали по Лизхен только издалека.

Поначалу она не приняла его ухаживаний, будто знала, чем все закончится. Никите даже казалось, что Лизхен более благосклонна к нему, нежели к Олегу. Но у него тогда была Полина, его идол и фетиш, поэтому томные взгляды Лизхен он попросту игнорировал, хотя был с ней любезен, приветлив и даже галантен.