– Бойцы, сколько «колотушек» с немчуры сняли?

– Четыре штуки, товарищ старший лейтенант!

– Все сюда давайте, буду показывать, как кидать их с задержкой!

Оставшиеся в группе воины безропотно сдали мне трофейные гранаты. Прикинув расстояние до удерживаемого немцами участка окопов, я прошёл по ходу сообщения шагов двадцать вперёд, заняв одну из стрелковых ячеек, – теперь расстояние до врага не превышает сорока метров. Сноровисто раскрутив колпачки на рукоятках «колотушек» и вытянув шнурки с закрепленными на них асбестовыми шариками, я начал инструктаж, совместив его с постановкой боевой задачи:

– Когда мы обрываем шнурки, в боевой части гранаты – цилиндре – начинает гореть запал. Слишком резко дёргать нельзя, иначе запальное устройство может и не сработать. Если что, должно раздаться шипение, правда, в бою его можно не разобрать. Так вот, время горения в «колотушке» от пяти до десяти секунд, сами знаете, что эту гранату можно успеть отбросить или оттолкнуть до взрыва, так? Значит, чтобы враг не успел среагировать и спастись, чтобы у него было меньше времени укрыться, после обрыва шнурка нужно не сразу бросать гранату, а подождать некоторое время. Полторы секунды вполне достаточно, чтобы безопасно для себя метнуть противопехотку, но в то же время не оставить шансов фрицам. А чтобы выждать эти полторы секунды, достаточно проговорить про себя «двадцать два, двадцать два» и сразу, без промедления метать! Понятно?

Бойцы уверенно кивнули, после чего я перешёл к инструктажу:

– Теперь главное: я сейчас бросаю все четыре «колотушки» подряд. Затем, после «артподготовки», выбираюсь из окопа и бегу к ходу сообщения, наперерез гансам. Гранаты их оглушат, но наверняка ведь кто-то меня заметит, попробует снять. Ваша задача – дружно, часто палить по тому, кто высунется. Долго целиться не нужно, берите частотой стрельбы хоть до полного расхода магазинов, но так, чтобы немец не сумел попасть по мне! Это понятно?!

– Так точно!

– Ну раз «так точно»… Учитесь!

«Колотушки» М-24 одна за другой уходят к цели. Первой гранатой я смазал, она немного не долетела до траншеи и взорвалась практически перед самым бруствером. Ещё две залетели в окоп у самой развилки, туда, откуда десятком секунд ранее раздавался голос вражеского МП-40. Практически сразу после падения дважды весомо ухнуло, не оставляя врагу шансов уцелеть… Четвертую я наугад метнул чуть вперёд по ответвлению хода сообщения, отрезая немцам путь назад. Однако граната взорвалась в воздухе, ударив осколками во все стороны… И тут же сердце в очередной раз бешено заколотилось, разгоняя щедро хлынувший в кровь адреналин.

– Всё, парни, прикрывайте.

Авантюра, ничего не скажешь. Но перед очередной игрой в рулетку с костлявой у меня было чувство, что все получится. Возможно, я просто поймал кураж и, срываясь на бег, бездарно ставлю на кон единственный шанс вытащить Олю, заранее обречённый на провал. И все же, стремительно продвигаясь вперед к окопу, я испытываю лишь яростный, будоражащий кровь азарт и какую-то пьянящую лёгкость в теле… Даже посеченная осколками спина практически не беспокоит! Время же по собственным ощущениям замедлилось, а вот восприятие обострилось – на бегу я не забываю контролировать занятый фрицами участок хода сообщения.

В какой-то момент над бровкой траншеи показываются сразу два стрелка. Но я успеваю дать одну, затем вторую короткую очередь, заставив фрицев прижать головы, и тут же заговорили «светки» моих бойцов. Под прикрытием их огня я благополучно добегаю до хода сообщения и лихо спрыгиваю внутрь.

Короткая очередь от груди заставляет отшатнуться стрелка, показавшегося из-за изгиба траншеи. Два шага вперёд, прыжок – и мне открывается довольной большой участок хода сообщения длиной метра в три. Навстречу грохнул одиночный выстрел, но пуля прошла выше, и тут же автомат забился в моих руках, словно живой, высадив полрожка и срезав обоих солдат. Один судорожно дёргал затвор карабина, а вот второй, удержавшись от поспешного выстрела, тщательно целился в меня, плотно прижав приклад маузера к плечу. Я опередил ганса на долю секунды, в упор расстреляв обоих фашистов, и тут же прижался к правой стенке окопа, меняя практически опустевший рожок на полный.

Впереди послышалась забористая немецкая ругань, а следом прилетело две «колотушки», одна за другой интервалом в одну секунду. Обе гранаты плюхнулись рядом со мной, и прежде, чем я успел хоть что-то осознать, на прокачанных инстинктах среагировало тренированное тело: я буквально вылетел из окопа и тут же перекатом ушёл в сторону от полоснувшей вблизи очереди.

Нажимаю на спуск, послав веер пуль на голос вражеского МП-40. Но более результативно отстрелялись бойцы моей группы: звякнула массивная каска, принимая тяжёлый удар свинца, пробившего германскую сталь и череп унтера в районе затылка. Все это я разглядел, пытаясь прицелиться; встав на колено, следующую очередь посылаю точно в грудь показавшегося в ходе сообщения германца. Замечаю, что стрельба на развилке траншей, где до того зацепились фрицы, стала гораздо активнее, яростно рычат очереди как минимум двух ППД.

Вновь спрыгнув в окоп, аккуратно продвигаюсь вперёд, готовясь в любой момент нажать на спуск. Так же аккуратно высовываюсь за изгиб хода сообщения и высаживаю короткую очередь в пятящегося спиной немца, уже вскинувшего карабин для стрельбы. Преследовавшие его бойцы сгоряча высаживают на голос чужого автомата по паре патронов, я едва успеваю отпрянуть назад, причём вновь инстинктивно!

– Свои!! Куда шмаляете, звери?!

Оторопевшие бойцы начали неуверенно извиняться, но, раздражённо отмахнувшись, я только спросил:

– Всех проверили? Смотрите, могут быть притаившиеся или недобитые раненые! Хреново будет получить пулю в спину, когда начнётся бой!

Воины понятливо закивали головами, но, спохватившись, ко мне обратился младший сержант Вершинин, толковый, кстати, командир отделения:

– Товарищ старший лейтенант, а что делать с пленными?

– С пленными?!

Вопрос, по совести сказать, застал меня врасплох. Правильно поняв моё недоумение, Вершинин пояснил:

– Так точно, товарищ старший лейтенант! Несколько легкораненых немцев сдались в плен.

Я колебался не больше пяти секунд, коротко отдав жёсткий приказ:

– В расход.

Лица бойцов ошарашенно вытянулись, но своего решения я менять не собираюсь. И дело тут не в том, что все происходящее на самом деле в виртуале, и я не несу моральной ответственности за принятое решение. И даже не в том, что у меня нет людей, которых можно было бы выделить на охрану пленных, когда с минуты на минуту последует контратака, нет… Просто я их ненавижу. Всем сердцем, всем своим нутром ненавижу немецких нацистов, выпестованных Гитлером и Геббельсом. Да, мне относительно повезло, я практически не сталкивался с военными преступлениями, за исключением первого погружения, когда и спас Олю. Но здесь, в воссозданной реальности Великой Отечественной войны, все повторяется так же, как и в прошлом, и слухи о случившемся так или иначе проникают в солдатскую среду. Например, о том, как «рыцари Геринга» – речь идет о пилотах люфтваффе – расстреливали сбитых советских летчиков, успевших выпрыгнуть с парашютом. Рыцарские традиции вроде бы действительно культивировались среди летунов в Первую мировую, но с тех пор все изменилось: чувствуя свою безнаказанность, германские летчики не отказывали себе в удовольствии расстреливать колонны беженцев, закупоривших дороги что в 1941-м, что в 1942-м. Причем гражданских они убивали сознательно, как сознательно расстреливали суда и поезда с опознавательными знаками Красного Креста.