Звоночек недоверия срабатывает, надо выкрутиться, уйти от вопросов. Разговор резко перетек в другое русло. Не должна она знать подробности, пока мы все не выясним.

— У меня нет никаких планов на этот счет, — я лгу своей самой близкой подруге со времен смерти мамы. — Оставим этот разговор, лучше расскажи о себе, как устроилась, что приобрела.

Ее голос идет фоном, беру внутри столика бутылочку с увлажняющим молочком и спускаю широкий ворот футболки, увлажняя кожу массирующими движениями. Слушаю ее рассказ о метаниях между тем, насколько выгодно работать обеспеченному, и для чего это делать, если у тебя и так есть деньги. Она не думает об обогащении или приумножении, как многие, все в ее словах указывает на то, что все мы смертны. Но даже если это так, надо развиваться, без этого человек снова превратится в обезьяну.

— …и я спросила этого мужика, с чего он решил, что я больше ничего не умею делать!? Это оскорбительно, стоило расквасить его рожу об столешницу, — она практически орет мне в ухо, настолько разозлилась. — Чувство обиды, того, что я ничего не умею делать, и мне не дают шансов, заставили меня выть в подушку несколько ночей. И мне дико хотелось, чтобы со мной рядом оказался самый дорогой мне человек. Плюнул хаму в лицо и сказал нечто умное, поставил на путь истинный.

— Пастор что ли? — усмехаюсь. — Где же ты найдешь такого недоумка? — шучу над ней, задирая при этом штанину.

— Это ты! Дурочка! Я думала о тебе, пока ты там проводила свои исследования и танцевала с мертвыми. — Она словно переключила тумблер в моей голове, нажала на отмотку в день, когда Саванна крутилась около сцены рядом с Эрнесто. Пока он танцевал с высокой девушкой ведущей, она пялилась на него, стоя тремя лестницами ниже. Танцевала с мертвыми… Затем он проигнорировал мой вопрос об их отношениях.

По словам Химены мексиканец в реанимации. Единственная больница в этом Богом забытом месте, увиливает от разговора. Оправдывая тем, что не разглашает информацию о своих пациентах. Грант не станет узнавать о своем сопернике, получается чтобы смыть с него пятно, я должна выяснить жив ли Эрнандес.

— Кэрри, прости, мне надо срочно прервать наш разговор. — Кладу трубку на стационарный аппарат и едва не сбиваю девушку, принесшую мои вещи из прачечной. Выхватив из ее рук чистое белье, бегу в ванную комнату, скидываю футболку и штаны Гранта, захватив ключ от сигнализации его машины, тороплюсь, спускаясь по лестнице отеля. Парковка находится позади отеля, мне не составляет труда оказаться незамеченной, не хотелось бы стать помехой, когда Грант настолько занят. Пока он наблюдает за работой людей, скрестив руки на груди, я успеваю прошмыгнуть. Ламборджини Урус, тот, самый который доставлял нас из Канады домой, припаркован на платной стоянке, стоит мне нажать на сигнализацию, он тут же приветливо моргает начищенными фарами.

— Так, ладно, что тут у нас. Надеюсь, мы с тобой подружимся. — Сажусь в салон и жму на кнопку зажигания мгновенно оживающего мотора. Передо мной появляется луч, проходящий красной сеткой снизу вверх по моему лицу, застыв на месте, жду, что же произойдет дальше. Короткий писк, решаю, что пора переходить к активным действиям. Давлю на газ и выкручиваю руль, но машина не двигается с места. Уверена, что убрала ее с режима парковки. И что теперь делать? Двери блокируются, заставляя меня подпрыгнуть на сидении и уставиться на все эти сенсорные кнопки. Раньше, когда мы ездили на ней с Грантом, не замечала их, становится не по себе. Под сенсорным экраном расположена панель с непонятными клавишами, утопленными внутрь, одна из них выглядит как ярко-красная кнопка аварийной стоянки, но не факт.

Эти машины должны быть со встроенной системой для обучения таких тупиц, как я. Смотрю, от панели управления дальше неприятные эмоции только прибавляются. Тоннель оснащен сенсорным дисплеем четырехзонной климатической системы с полноценным автоматическим режимом, которая начинает дуть ледяным воздухом мне в лицо, от такого не укроешься, а узнать, куда именно нажать, это метод тыка. Что, если красная кнопка, возможно, она для эвакуации, или, наоборот, для самоподрыва. Ожидаешь чего угодно. Пока ледяной ветер хлещет по моим щекам, я верчусь на кресле, как будто моя задница полна соли, наклоняюсь и нахожу рычаг, вдруг эта машинка из тех спортивных. Внешние зеркала приходят в движение, скатываюсь на сидении ниже и сдуваю с лица волосы.

— Адская машинка, — бубню себе под нос.

Вот чего я точно не ожидала, так это громкого визга сигнализации, она орет так, что мне приходится зажать уши ладонями. Вместительный салон не может утаить меня, когда вокруг автомобиля сбегается вся охрана гостиницы, они стоят, разинув рот, стоит мне высунуть свою голову в окошко. Вид у меня, наверняка, еще тот: взлетающие волосы в разные стороны, красные щеки и нос. А еще я задаю глупые вопросы, почему Меллон еще не соблазнил меня. Даже его машина не хочет поддаваться мне, не то, что ее хозяин.

Из-за толпы показывается нисколько не встревоженное лицо владельца этого чуда техники и прогресса. Белоснежная рубашка расстегнута до третьей пуговицы, обнажая курчавые завитки на мощной груди, одна рука в черных брюках, вторая на ободке очков, которые он медленно поправляет. Озорная ухмылка быстро сменяется на злобную, подталкивая меня к догадке, он знал, что я могу попытаться уехать без него. Грант что-то объясняет охране, те с усмешкой оглядывают дуру, сидящую в салоне, кто-то даже умудряется сделать при этом весьма похабное лицо. Ну что же, пусть будет как будет. Оглядываю клавиши на панели, все кнопки мигают, как сумасшедшие, выбираю самую жирную и тянусь к ней, чтобы нажать. Надеюсь, это не катапультирование, хотя это был бы самый легкий способ избежать гнева великого и ужасного сердцееда.

Двери открываются так же неожиданно, как и прекращает орать сигнализация. Грант Меллон весь из себя шикарный самец, по совместительству эдакий скотина-пират, стоит передо мной с раздражающим молчанием.

— Присядешь? — Нащупываю рукой баночку из-под колы, которую он когда-то пил. На вкус как бензин с сахаром, прячу лицо за ней, глотая гадость. Смекнув, что он все еще молчит, убираю пустую банку на место в подстаканник и хлопаю себя по коленкам. — Машинка напомнила мне об иерихонской трубе, весь отель привела в беспокойство. — Поджимаю глупо губы, потом выпячиваю их, как мартышка. — Ладно, я не гибкая. Ты не гибкий. Не получается у нас не ругаться. Ну, села я в твою машину, что теперь? И не надо вот так на меня пялиться, ты убиваешь меня взглядом.

Мужчина, все еще хмурясь, тянется пальцами к своим очкам, все еще надетым на глаза, тычет в них. Затем на свои плотно сжатые губы. Хорошо, я идиотка, и не могу сейчас адекватно оценить то, куда он смотрит, и жесты мне не о чем не говорят, надо оттянуть время.

— Ты разозлился и не хочешь со мной разговаривать, — тараторю я. — Все логично и да, мне следовало сначала спросить твоего разрешения, рассказать о своей идее прокатиться на этом монстре. Но я думала, ты не будешь против… — Как только он шире распахивает двери, я выскакиваю из машины, как резвая газель, и несусь мимо него по дорожке. Сама не знаю, почему я это делаю, но вот так, видимо, проявляется мой инстинкт выживания — мужчина был слишком зол, и то, что молчал, представляло для меня огромную опасность.