Сонная полуденная суета. Процокала неторопливо копытами по асфальту лошадь, таща телегу с бидонами молока. Проревел мотором древний легковой автомобиль, просигналив клаксоном неосторожному пешеходу.

Неожиданно эту идиллию омрачил громогласный пьяный рев, долженствующий означать пение:

– Очаровательные глазки очаровали вы меня-я-я!!!

Звероподобного вида, одетый в истрепанную робу субъект был сильно пьян и не менее сильно нуждался в компании. Желательно и в продолжении пьянки. Кандидатов на осчастливливание общением с его персоной вокруг было немного. Не с торговкой же овощами шашни крутить. Поэтому на подкашивающихся ногах он подвалил к спортивным парням, весь такой открытый, добрый и общительный.

– Господа. Товарищи. Братья! – вцепился он в блондина, точнее, в рукав его модной полосатой футболки. – Говорю тебе, как высокоразвитой особи, человеку с умными глазами. Дай опохмелиться!

Парень попытался вырваться, но пьяный неожиданно цепко перехватил его руку.

– Ну ты чего, не узнал меня? Я Памфилка Бутон. А ты Лепеха, гопота с городка строителей. Родные люди! Чего, забыл меня?

– Уйди, сука, – вырвав руку и взяв пьяницу за отворот грязной куртки, прошипел блондин.

Пьяный сделал шаг назад и непонимающе посмотрел на белобрысого. А потом завопил во весь голос:

– Э, народ, он меня нехорошим словом назвал!

И схватил белобрысого за грудки.

Блондин выматерился и опрокинул пьяницу на землю умелой подсечкой. Примерился наддать ногой.

На этом все бы и закончилось, но тут из-за поворота вырулили двое строгих милиционеров в летней белой форме, фуражках, хрустящих портупеях, на боку кобуры с наганами. Образцовый московский патруль 1939 года.

– Так, нарушаем, граждане, – сказал усатый, плотного телосложения сержант. – Приготовить документики.

– Пьяная скотина! – белобрысый кивнул на пьяницу. – Он на меня напал. Кого хотите спросите!

– Че, я на него? – пьяница встал на четвереньки. Покачиваясь, поднялся на ноги. – Да мы с ним в камере сидели вместе. Он же гопник известный.

– Нигде мы вместе не сидели! Мы рабочие с северов!

– Ну так пройдемте все. В отделении разберемся, – заключил сержант.

– Ну и пройдем, – маргинал набрал в легкие воздуха и взвыл авиационной сиреной: – С каким восторгом я встречаю твои прелестные глаза. А что-то в них я замечаю. Они не смотрят на меня-я-я.

Парни мимолетно переглянулись. И рыжий вкрадчиво произнес:

– Товарищ сержант. Да мы без претензий.

– Порядок нужен, – не слишком уверенно сказал сержант, глядя на пьяную скотину. – Хотя… Но документики все равно предъявите.

Рыжий протянул паспорт сержанту. Тот пролистал книжицу без особого интереса. Присмотрелся к реквизитам. Тут его лицо просветлело. И паспорт переместился в его карман.

– А вот теперь точно придется пройти.

– Почему? – изумился рыжий.

– Паспорт липовый. Вы чего, граждане хорошие, в бегах? Или из-за границы прибыли? Прямо из города Лондона?

– Ноги! – крикнул блондин и рванул что было силы.

Рыжий ударил сержанта кулаком так, что тот крякнул, согнулся и рухнул на колени. После чего дернулся вперед. Рядовой милиционер стремительно выхватил из заранее расстегнутой кобуры револьвер и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Попадание!

– Стой! – крикнул рядовой блондину.

Но того уже и след простыл. Преследовать? Тут командир на асфальте сидит, еле дышит. И жулик загибается от огнестрела.

Подстреленный лежал и стонал, никто ему на помощь не спешил. Сержант прокашлялся, встал самостоятельно и прошипел:

– Здоровый бык! Руки как грабли!

С сиреной подкатил синий милицейский автобус. И забрал всех участников конфликта.

Через пару часов на бульваре появился местный участковый. Он делал обход, ища свидетелей происшествия. Таковых было мало. Только продавщица овощного ларька да чистильщик обуви.

– Ай, ничего я такого не видел! – тараторил чистильщик, сейчас в его речи ощущался заметный акцент. – Ох, пьяный такой, гадкий, задралася с парнями. Тут милиция наша народная! Все орут, как ишаки! Дерутся. Стреляют!

– Ты этих ребят раньше видел? – спросил участковый.

– Ах, не припомню. Память у меня такая, особая. Ботинки хорошо помню. А людей совсем не помню. Ботинок – я его весь знаю, и вдоль, и поперек. А человек для меня тайна.

– И ботинки их не помнишь?

– Не рассмотрел их ботинки. Покажи – может, вспомню.

Участковый заполнил протокол. И милостиво согласился, чтобы ему чисто из уважения почистили и так блестящие сапоги.

В процессе, разговорившись со словоохотливым чистильщиком, он сообщил по секрету:

– Непростые те ребятки оказались. Жалко один ушел.

– А другой?

– А другой помер. Кровью в автобусе истек.

– Ай, беда какая! – всплеснул руками чистильщик. – Молодой совсем. И не слишком ему патрульные помогали. Даже не перевязали.

– А чего вражине помогать? Паспорт фальшивый у него был. Хорошо сделан. Это или умельцы тюремные потрудились. Или настоящие враги из-за рубежа.

– Ай, шайтаны. А такие ладные парни были, культурные с виду! – только поцокал языком чистильщик.

– Но враг нас зря за дураков держит. Приноровились мы тайные метки вставлять, чтобы фальшивки сразу на глаз определять.

– О как! А если твоей метки нет? Так и любого заберут.

– Если только паспорт не в милиции выдан. Хотя иногда проходит у врага и с подделками все ладно. Но сейчас рейд по Москве, нас проинструктировали… Ладно, потрепались – и хватит…

– Правда твоя. Заболтались. Люблю поговорить. А тебе, товарищ начальник, работать надо. Покой наш от шайтана всякого беречь.

– Это ты сознательно говоришь. На то мы и поставлены, чтобы ты мог обувь спокойно чистить, а рабочий на заводе детали делать…

То, что произошло дальше со скрывшимся от милиции боевиком, в красках, напуская многозначительного тумана, со смаком расписал Великопольскому часовщик. В глазах связника одновременно вспыхивали и торжество – мол, знай наших, со всеми предателями такое будет, и затаенный страх – а ведь и со мной такое может приключиться.

Великопольский подумал, что у «Картеля» серьезные проблемы с кадрами. Нельзя в подполье на таких важных узловых точках расставлять озлобленных психопатов. Эх, то ли дело старый связной – обувщик Моисей Абрамсон. Вот же умная и матерая гнида была. Все по делу говорил, конкретно, моментально реагировал на обстановку и сам мог принять решение. И весомости в нем с его тихим ровным голосом было несоизмеримо больше, чем у этого павлина.