На встречу с Тенгизом я, конечно, опоздала. Еще издалека увидела, как он нервно прохаживается по тротуару, то и дело озираясь по сторонам. Стоило мне затормозить, он бабочкой впорхнул в салон и прошипел:

– Полчаса торчу здесь, как три тополя на Плющихе! Даже пообедать не успел! Где тебя черти носят, Зайцева?

– Так и быть, обедом я тебя накормлю, – ответила я, трогаясь с места. – А ты поменьше задавай вопросов. Докладывай о деле!

Гогочия что-то недовольно проворчал на грузинском языке, а на русском ехидно добавил:

– Вляпалась ты, Евгения Андревна!

– Это я уже слышала! – поморщилась я. – Ближе к делу.

– Отпечатки на пакете и камнях принадлежат двум лицам, ну, не считая тебя, разумеется. Во-первых, Анастасии Романовой…

Такой поворот событий не был для меня неожиданным, поэтому я удовлетворенно кивнула.

– А во-вторых, – продолжал Тенгиз, – неустановленному лицу. Мужчине. По нашей картотеке он не проходит – я проверял. У него, надо заметить, характерный шрам на указательном пальце левой руки. След от глубокого пореза острым предметом.

– Ножом, что ли? – попробовала уточнить я.

– Деревня ты, Зайцева, – вздохнул эксперт. – Говорю тебе русским языком: острым предметом. Это может быть что угодно: кончик ножа, шило, заточка, вязальная спица наконец…

– И… стилет? Стилет может быть?

Гогочия уставился на меня так, словно на голове у меня выросли ослиные уши.

– Может… – растерянно пробормотал он.

Мы вошли в небольшое, очень уютное кафе и заказали себе по порции блинчиков с мясом и кофе. В ожидании заказа я закурила и уставилась в окно. Забавная штука получается! Пакетик с камнями я нашла в съемной квартире Родиона. Ежу понятно, что отпечатки на пакете его и Анастасии. Мотя говорил, что она приходила к бывшему мужу. С большой натяжкой можно предположить, что пакет запрятал в кактус кто-то третий, и Родя не имеет к алмазам никакого отношения. Но если бы кто-то пришел к Родиону, Матвей наверняка бы услышал. Однако нам он ничего не говорил о посторонних. А может, просто забыл? Пожалуй, заскочу к нему на обратном пути.

– Слушай, Тенгиз, – обратилась я к эксперту, жуя изумительно вкусный блинчик, – а у близнецов отпечатки пальцев одинаковые?

– Говорю же, деревня! Запомни, темнота, у каждого человека свой папиллярный рисунок на пальцах. Даже у близнецов, – ответил Тенгиз с набитым ртом.

– А если я тебе привезу кое-какие предметы, ты сможешь снять с них отпечатки и идентифицировать их с отпечатками на пакете?

– В принципе – конечно. А что мне за это будет? – хитро прищурился эксперт.

– А я тебя за это обедом кормлю! – возмутилась я меркантильностью друга.

– Не-ет, красавица! Обедом ты меня кормишь за предыдущую экспертизу и за то, что разбудила меня ни свет ни заря! Я потом уснуть не мог!

– Господи, и почему все мужчины такие материалисты? – обратилась я к всевышнему. – А еще на женщин грешат! Тогда как мы – просто ангелы во плоти!

– Точно, – поддакнул Гогочия. – Особенно ты! Гляди-ка, у тебя уже и крылья прорезаются. Под лопатками не чешется, Жень?

Я бросила уничтожающий взгляд на Тенгиза, сожалея, что не могу метнуть в него тарелку с блинами. Однако ссориться с экспертом в мои планы не входило, поэтому я сделала вид, что смирилась с обидой, пообещав себе при случае непременно отомстить нахалу.

– Чего ж ты хочешь, дружок? – процедила я сквозь зубы.

– Да, понимаешь, у меня дома компьютер завис. В общем-то, я не удивляюсь: он уже старенький, его давно менять пора. Вот ты и поговори с Ромкой. Пусть он мне новенький аппарат подгонит. Само собой, по разумной цене. А то ведь сама знаешь, какая зарплата у нас…

– Не вопрос, – легко согласилась я. – Значит, договорились? К вечеру сделаешь?

– Ну, ты и шустра, Зайцева! – возмутился Тенгиз. – У меня, между прочим, сегодня четыре трупа на вскрытие!

– Вот и вскрывай себе на здоровье, пока я за отпечатками сгоняю. Поехали, дорогой! Время, как известно, деньги!

Всю дорогу Тенгиз недовольно брюзжал, мол, я не даю ему спокойно работать, обед оказался абсолютно несъедобным (что, признаться, меня возмутило: слопал свою порцию блинов и мою доел!), и еще – что мне нужно было родиться джигитом. Я, стиснув челюсти, как большая белая акула, молчала, терпела и вынашивала планы самой страшной мести. В конце концов эта пытка закончилась. Гогочия вылез из автомобиля, сильно хлопнув дверцей. Подозреваю, это от удивления: первый раз за все время нашего знакомства я молча сносила упреки и укоры в собственный адрес.

Вскоре я уже плавно тормозила возле дома, где снимал квартиру Родион. По двору разносилась музыка одной известной группы:

Безнадега точка ру…

«Это точно, – вздохнула я про себя, – сплошная безнадега!»

Лифт так же, как и в первое мое посещение, не работал, и я снова топала пешком. На восьмом этаже музыка стала еще слышнее, а возле двери Матвея она просто оглушала.

– Ну, дает Мотя! – присвистнула я и, дождавшись, когда песня закончится, нажала на кнопку звонка.

Музыка заиграла снова, на этот рад уже другая, не менее известная композиция, заставляя мои барабанные перепонки работать в авральном режиме. Надежда дозвониться до Матвея пропала. Я забарабанила в дверь кулаком:

– Мотя! Мотя, это я, Женька! Открывай!

Однако Матвей открывать не торопился.

– Еще пять минут, и я стану глухой, как Бетховен! – проворчала я и схватилась за ручку.

Дверь вдруг открылась. По опыту знаю, если дверь вот так сама открывается, значит, жди неприятностей. Осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться, я прошла в глубь квартиры. Первым делом выключила музыкальный центр. Комнату заполнила тишина. В помещении царил сущий бардак: стул опрокинут, компьютер разбит, занавески оторваны вместе с карнизом. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.

– Мотя… – шепотом позвала я хозяина. – Чего это у тебя дверь открыта?

Мотя отозваться не пожелал. В комнате и на кухне никого не было. Интересно, куда мог деться инвалид, прикованный к креслу? Может, в магазин решил съездить? Но как? Лифт не работает, пандуса, насколько я могла заметить, в подъезде нет. Трудно представить, что на инвалидной коляске можно скакать по лестнице. Приготовившись к самому худшему, я распахнула дверь ванной комнаты…

Матвей был там. Он лежал в ванной, руки подняты над головой и пристегнуты наручниками к смесителю. На шее был затянут его же собственный ремень, а на лице четко просматривались многочисленные ссадины, синяки и кровоподтеки. Я уже имела некоторый опыт общения с трупами, поэтому могла с уверенностью сказать, что Матвей мертв довольно давно – тело остыло, а кровь успела потемнеть.

– Мотя… – всхлипнула я. – Как же это? Кто ж тебя так? За что?