Этелни Джонс и я приехали вместе, оба в чёрных фраках. Я заметил, что обычную палку он поменял на другую, с ручкой из слоновой кости — неужели у него для каждого случая своя особая палка? Он нервничал, для разнообразия был в себе не уверен, оно и понятно — идя сюда, он подвергался огромному риску. Войти в иностранное посольство под чужой личиной, чтобы расследовать преступление, — для сотрудника британской полиции это могло стать концом карьеры. Перед нами была открытая дверь, и я видел, что он колеблется. Наши глаза встретились. Он кивнул, и мы вошли в здание.

Джонс извлёк на свет приглашение, которое забрал из Блейдстон-хауса. К счастью, от взрыва и пожара оно не пострадало, хотя при ближайшем рассмотрении заметить лёгкие следы огня было можно. «Посол, мистер Роберт Линкольн, будет рад видеть вас…» Текст приглашения представлял собой оттиск с медной пластины, а ниже от руки было приписано: «…мистер Скотланд Лавелль и сопровождающее лицо». На наше счастье имя Генриетты, знакомство с которой было, увы, недолгим, не упоминалось. Мы решили: если нас спросят, то Скоттом, Скотчи или даже мистером Скотландом буду я. Джонс сыграет роль анонимного гостя, а в случае нужды назовёт собственное имя.

Но проверять нас никто не стал. Лакей взглянул на приглашение и жестом указал на широкий вестибюль, украшенный стеллажами с искусственными книгами — никто и не пытался выдать их за подлинные, — а также двумя гипсовыми копиями греческих богинь, по одной с каждой стороны. Сам приём проходил на втором этаже. Именно оттуда доносились звуки фортепиано. Наверх вела укрытая плотным ковром лестница, но прежде чем по ней подняться, гости должны были пройти мимо трёх мужчин и женщины, которые приветствовали входящих.

Первого из них я заметил не сразу — он стоял спиной к дверям. Это был обладатель седой гривы и опавших век, и от него веяло жутким унынием и безликостью — он никак не годился на отведённую ему роль для встречи гостей. Из четырёх он был самым низкорослым, над ним возвышалась даже женщина.

Она, конечно же, была женой посла. Её нельзя было назвать красавицей: выдающийся нос, тусклая кожа, гладко зачёсанные волосы с локонами — но стать у неё была несомненно королевской, всех, кто к ней подходил, она одаряла приветствием, словно причиной их появления здесь была именно она. Одета строго: шерстяное коричневое платье, вздутые рукава, лента вокруг шеи. Я принял её руку и поклонился, вдыхая аромат лаванды.

— Скотланд Лавелль, — буркнул я.

— Добро пожаловать, мистер Лавелль.

Да, прямо-таки монаршая особа — энтузиазма ни на грош.

Рядом стоял её муж — человек более общительный, крупный, широкоплечий, густые чёрные волосы дыбились на голове двумя бившимися друг о друга волнами. Улыбка на лице вела обречённую битву с серьёзностью в глазах, а все жесты соответствовали требованиям этикета и были отработаны до автоматизма. Щёки и даже рот почти полностью утопали в огромной бороде с усами, растительность доходила до ушей и выглядела отчасти скособоченной и неухоженной. Я видел, как он общался с гостями в голове лёгкой очереди, и у меня возникло ощущение, что и он и его жена словно что-то скрывают, с большей или меньшей долей успеха. Видимо, не так давно в их жизни произошло какое-то печальное событие. И оно никуда не ушло, оно было здесь, в этой комнате.

И вот я стою перед ним и снова представляюсь чужим именем. На сей раз неловкости я уже не испытывал. Он схватил меня за руку и мощно её пожал.

— Роберт Линкольн, — представился он.

— Мистер Линкольн…

Разумеется, это имя мне было хорошо известно.

— Очень рад, что имею честь принимать вас в моём лондонском жилище, мистер Лавелль. Позвольте представить вам моего советника, мистера Уайта. — Это был третий представитель принимающей стороны, тоже с бородой, но лет на десять моложе посла. Он приветствовал меня кивком. — Надеюсь, вечер будет для вас и приятным, и полезным.

Я подождал, пока Этелни Джонс пройдёт обряд представления, и вместе мы пошли наверх.

— Линкольн?.. — спросил он.

— Сын Авраама Линкольна, — ответил я. Разве я мог забыть, что потомка одной из самых знаменитых семей Америки отправили в туманный Альбион? Это место было уготовано для него в театре Форда, в тот самый вечер, когда убили его отца. Людское сочувствие к нему переросло во всенародную поддержку. Говорили даже, что на следующих выборах он может вступить в президентскую гонку.

— Этот подлог может мне дорого обойтись, — пробормотал Джонс, полушутя-полусерьёзно.

— Мы здесь, — возразил я. — И пока всё идёт гладко.

— Мне противна сама мысль о том, что преступники скрываются в дипломатическом представительстве. Посольство даёт им право на неприкосновенность!

— Они всего лишь пригласили Скотчи на приём, — напомнил я ему. — Посмотрим, нет ли здесь нашего мальчика и его спутника из брогама.

Мы прошли в арку и попали в комнату, которая тянулась до самого конца здания, с окнами от пола до потолка — полностью зашторенными, иначе можно было бы насладиться великолепным видом на расположенные сзади парки. Гостей уже собралось человек сто, пианист наигрывал что-то синкопированное, наверное, этот ритм ни о чём не говорил Этелни Джонсу, но мне показалось, что это джаз с улиц Нового Орлеана. Длинный стол был уставлен бокалами и кувшинами с фруктовым пуншем, официанты разносили блюда с едой… свежие устрицы с огурцами и редькой, рыбные тефтели, волованы и тому подобное. Забавно, что ко многим блюдам были прикреплены этикетки, рекламирующие производителей. Например, «французская приправа Брауна», «филадельфийская горчица Колберна». Позже на одном из столов предлагался ароматный кофе Чейза и Сэнборна. Видимо, поскольку это была встреча бизнесменов, сотрудники посольства решили, что подобная реклама вполне уместна.

Заняться нам было особенно нечем. Всё-таки мы попали на приём, и о том, чтобы болтаться по посольству и вынюхивать, нет ли здесь Кларенса Деверо, не могло быть и речи. Если он здесь, есть вероятность, что мы на него наткнёмся, или на кого-то, кто его знает. В противном случае, увы, мы потратим время впустую.

Мы выпили нечто крепкое со льдом и мятой («Кентуккский бурбон из четырёх роз», гласила этикетка) и принялись бродить среди гостей. Число приглашённых вскоре удвоилось, все в изысканных вечерних туалетах, вскоре в толпе я заметил низкорослого человека, одного из тех, кто встречал гостей. Он недовольно отмахивался от официанта, предлагавшего ему сосиски с соусом.

— Я не ем мяса!

Эти слова, невежливые сами по себе, да ещё произнесённые визгливым голосом, прозвучали чрезвычайно неуместно. Наконец посол, его жена и советник отошли от входных дверей, что означало: гости в сборе. С этой минуты Роберт Линкольн постоянно находился в окружении небольшой толпы, он всё время был в центре внимания, и сила его притяжения была так велика, что в один из таких кругов затянуло и нас с Джонсом.

— А как быть с охотой на тюленей? — спросил его кто-то. Этот «кто-то» был обладателем бакенбард и глаз навыкате, что делало его самого похожим на тюленя. — Неужели мы будем воевать из-за Берингова моря?