Каждая его фраза вызывала недоумение. Во-первых, откуда у него деньги? Во-вторых, почему он говорит, что «мы» будем до самой смерти жить, «мы», а не «я», словно он уверен в том, что Анна согласится быть с ним?.. В-третьих, почему он так спокойно предполагает, что Эмма жива? И в-четвертых, как он может говорить так цинично о своей умершей жене, что ей уже ничем не поможешь, что само собой предполагает его отказ хоронить ее?

И тут, словно в подтверждение своих слов, Алексей достал из книжного шкафа спрятанную за книгами довольно большую подарочную картонную коробку. Открыв ее, показал сложенные в ней и затянутые тонкими резинками пачки долларов. «Алексей, откуда деньги?» – «Теперь это уже не имеет никакого значения. Но я их не украл, ты не думай… И никто и никогда не станет их искать. Больше пока я тебе ничего не могу сказать».

Первое, что пришло в голову, что это деньги Эммы. «Мы получили заказ, американцы хотят, чтобы мы работали на них. Зарплату теперь я буду получать в валюте…» Валюта – это, конечно, хорошо, но чтобы она получала в своем институте такие деньги?! В это верилось с трудом. Значит, все-таки любовник. Иначе как еще можно было объяснить то состояние возбуждения, радости и счастья, в котором Эмма пребывала последнее время? Нет, конечно, там, в морге, никакая не Эмма. Эмма погибла в автокатастрофе, и на этом все заканчивается. Все, что происходит сейчас, после ее смерти, имеет отношение только к Алексею. Иначе откуда бы взяться этим посылкам?

Мысли бегали по кругу и заканчивались ничем. Все было непонятно, нелогично, непорядочно, неприлично и попахивало, безусловно, криминалом. Кровью, гарью и, возможно, тюрьмой. И тогда она решила прислушаться к себе, к своим чувствам и вдруг ощутила острую необходимость в ком-то, кто бы мог защитить ее от внешнего мира, спасти от нищеты и согреть своим теплом. Ведь как ей теперь, когда Эммы нет, жить? На что жить? Где взять денег, чтобы заплатить за квартиру и телефон, чтобы покупать себе одежду и еду? Гарманов, конечно, хороший любовник, нежный и ласковый, но ведь он не собирается на ней жениться или тем более содержать ее как любовницу. Смерть сестры сделала ее нищей. Это был факт, своего рода тупик, из которого она не видела выхода иного, чем заручиться поддержкой идущего ей прямо в руки мужчины, Алексея. Кроме того, что он был мужем ее сестры, то есть не чужим человеком, он к тому же еще оказался неожиданно богат. Конечно, он явно преувеличил размеры капитала, на который они могли бы прожить всего лишь какое-то время. Пачки долларов, как она знала по опыту, быстро тают. Чуть помедленнее, конечно, чем пачки российских рублей, но все равно тают. Но если взять все в свои руки – и деньги, и Алексея, – то можно найти им выгодное применение и заставить их – этот зеленый букет надежд – работать! Самый беспроигрышный вариант, по мнению Анны, заключался в покупке недвижимости, в частности, большой квартиры где-нибудь в самом центре Москвы, которую можно было бы сдавать и иметь с этого приличные деньги… Перед ее глазами возникли символические весы, на одной чаше лежало скрюченное, окоченевшее тело ее сестры, на другой – деньги. «Это тебе, – вспомнила она слова Эммы в тот вечер, когда та впервые подарила ей сто долларов, – и не смей отказываться. Мы с тобой сестры и должны друг другу помогать… Купишь себе новые туфли или меховую шапку…» Вспомнила, и сердце ее сжалось в нехорошем предчувствии.

«Знала бы ты, сестренка, – обратилась она мысленно к Эмме, – какую подлость я совершаю теперь по отношению к тебе, как легко, без борьбы продаюсь твоему мужу и готова даже лечь с ним в постель, лишь бы не голодать. И все это из желания жить так, как я жила до этого. Ведь к этому образу жизни меня приучил мой муж. Если ты помнишь, он продолжал помогать мне и после смерти, когда я, постепенно продавая все свои драгоценности и машины, оставленные мне покойным, жила, не зная особой нужды, хотя и со страхом всматриваясь в будущее… Конечно, ты можешь сказать, что мне следует найти работу и начать новую жизнь, где не будет лжи и привычного состояния лени, из которого выйти стало уже почти невозможным. Что нельзя предавать память близкого тебе человека так, как это сделала я всего-то полчаса назад, когда, увидев тебя на столе в морге, сказала, что это не ты. Но ведь там оставалось лежать лишь твое тело. Душа твоя уже далеко. И не осуждай меня… Алексей предлагает мне спокойную и обеспеченную жизнь, и у меня нет сил противиться этому искушению. Прости меня, если сможешь…»

– Ты слышишь меня, Аня?

Она очнулась. Увидела прямо перед собой лицо Алексея и ощутила на своих губах легкий, сдержанный поцелуй.

– Ты о чем-то думаешь, Анечка?.. О чем? Я должен знать, я должен все о тебе знать. Ты выйдешь за меня замуж?

– Замуж? – Она обмерла. Замужество – пожалуй, это было бы единственным способом завладеть всем тем, чем до смерти владела Эмма. Но как же легко, как по маслу, развиваются события! Это настораживало и вносило тревогу. – Ты шутишь?

– Мне не до шуток. Но прежде мы должны подстраховаться на случай, если Гарманов догадается позвонить Гусаровой и предложить ей приехать на опознание. Выкрасть тело Эммы, чтобы уже никто не смог опознать его, мы не сможем, это нереально, а потому надо действовать по-другому, надо заручиться поддержкой этой портнихи. Думаю, за деньги она согласится на все.

И Алексей тотчас взял телефон и принялся звонить Гусаровой. Разговор длился всего несколько минут. Лиза согласилась за двести долларов не узнать тело своей бывшей клиентки. Алексей, удовлетворенный разговором, возбужденный, снова поцеловал Анну и заставил ее сесть к себе на колени.

– Ты должна принадлежать мне полностью, понимаешь? Я хочу тебя, я хочу тебя с тех самых пор, как увидел в первый раз. И не потому, что вы так похожи с Эммой, нет. Ты – другая. Она – более целомудренная, чистая, но какая-то пресная, хотя и красивая до умопомрачения. А ты – само бесстыдство. И именно это меня в тебе так привлекает. Меня возбуждает, когда я думаю о том, что у тебя есть любовники, много любовников, которых ты принимаешь в своей квартире. Я знаю, что вы пьете вино и наслаждаетесь любовью, я это читаю в твоих глазах всякий раз, когда вижу тебя. Твоя жизнь отражается в твоих зрачках, как в маленьких экранах, и мне даже иногда кажется, что я знаю твоих любовников… Кто сейчас целует тебя? В чьих руках ты постанываешь от наслаждения и покусываешь кружево своей ночной сорочки? Он молод и полон сил? Или же это опытный ловелас, ведущий двойную жизнь и покупающий в метро по два букета: один – жене, другой – тебе?.. Ты должна будешь отныне принадлежать только мне, слышишь? Я не потерплю соперников, я уничтожу их или тебя, я не выдержу, не выдержу… Вы просто не знали меня, ничего обо мне не знали… А я догадывался, но ничего не мог поделать. Эмма никогда не любила меня и жила со мной только из чувства ответственности. Ты думаешь, я этого не знал? Но я продолжал жить с ней, потому что действительно не представлял себе жизни без нее. Я не представлял, что приду домой, а ее нет, что я не услышу ее голоса, не увижу ее лица, не обниму ее, не поцелую…

– Подожди… Не надо так, не торопись… Как можешь ты говорить такое мне сейчас, после того, как мы с тобой только что предали ее? И неужели тебе действительно безразлично было, жива она или нет? Ведь перед тем, как поехать на опознание, мы не знали точно, что это она, и я даже осмелилась предположить, что она жива! Да, я так и подумала! И только после того, как я увидела ее там, на столе, я поняла, что Эмма мертва. И что это факт, который невозможно оспорить. Но кто же тогда был в вашей машине? Что это за женщина? Кто отправлял тебе посылки? Кто привез тело твоей жены и оставил в твоем доме? У тебя есть враги? Есть? Кто? И откуда у тебя деньги?