— Давай премиальные и… и камеру, — Саид вдруг слегка запотевает широким лбом, с вожделением глядя на футляр в руках Антона — глаза нешуточно блестят в предвкушении удачной сделки.

— Давай-давай, оно стоит того!

— Ну, раз ты так уверен… — Антон тащит из нагрудного кармана пакет, отсчитывает двадцать сотенных купюр, протягивает собеседнику. Оставшиеся две тысячи демонстративно прячет в карман.

— Ахмеевы теперь работают на Шамиля, — Саид заметно оживляется, почувствовав в кармане солидное прибавление. — Они людей не воруют. В тот раз они наркоту привезли — это я точно знаю.

— Отвечаешь?

— Обязательно, дорогой. Чем хочешь отвечаю.

— А чего раньше не сказал? Мог бы и поделиться.

— Так ведь уже привезли — три недели назад, — Саид хитро подмигивает. — Уже ведь ничего сделать нельзя, так ведь?

Правильно мыслит. Что с возу упало, то пропало… Итак — минус один из троицы. Остаются двое кандидатов: Сатуев и Гулаев. Кто из них?

— Давай другие две штуки, — Саид опять тычет корявым пальцем в грудь собеседника, лучится в доброжелательной улыбке. — Давай, не пожалеешь!

— На, — Антон отдает пакет с деньгами. — Смотри, Саид, не разочаруй меня!

— Гулаевы просто к родственникам ездили — обрезание было, — Саид смотрит на футляр с камерой и блаженно жмурится. — У них там родственники живут — давно уже. Они не могли там напакостить.

— Сомневаюсь, — Антон недоверчиво качает головой. — Что мешало им на обратном пути прихватить мальчишку?

— Ни в коем случае, — Саид решительно машет рукой. — Не могло такого быть.

— Ну, это бабушка надвое сказала. Твоя информация недостаточно ценная. А камера… Седой меня убьет за камеру — она у нас единственная, — сокрушенно вздыхает Антон. И, естественно, кривит душой: у Шведова имеются еще три точно таких же «Кэнона», на материально-техническую базу полковник денег не жалеет, зная, что профессиональное оснащение операций всегда с лихвой окупает затраты.

— Нет, пожалуй, не будет тебе камеры.

— Я не все сказал.

— Не все?

— Нет. Есть кое-что, еще.

— Ох, Саид, смотри, отвезу тебя к Седому, — Антон раскрывает футляр, извлекает кассету и отдает камеру вместе с футляром Саиду. — Он с тобой по-свойски побеседует.

Саид опять улыбается, только в уголках глаз мелькает какая-то неясная тень. Помнит он про Седого — такие вещи не забываются. Неудачная шутка получилась. Антон и сам понимает — невольно отводит взгляд, смотрит на камеру в руках Саида.

— Я тебе говорил — Гулаев племянника в Черноводск привез. Избитого.

— Ну?

— Вот они ездили в гости к родственникам — в Дагестан. Обрезание было. А оттуда — сразу в Черноводск.

— Дальше! — нетерпеливо подбадривает Антон — ясно уже, что имеется какая-то связь между побитым племянником Гулаева и похищением мальчишки. — Дальше давай!

— Племянник этот — Арзу его зовут — лежит себе и говорит вот что: пусть Ахмед теперь в Черноводске не появляется. Убью, говорит.

— Ахмед?

— Да, Ахмед Сатуев, двоюродный брат Беслана по отцу.

— За что — «убью»?

— Арзу говорит, что Ахмед пришел на его землю и без спросу взял товар.

— Да какая же это его земля? — возмущается Антон. — Это же Дагестан!

— Но там живут его родственники, — невозмутимо парирует Саид. — Ты же знаешь — у нохчи дом там, где живет его тейп… Так вот, пришел Ахмед и без спросу взял товар. А когда Арзу вмешался, люди Ахмеда его оскорбили: избили и отобрали оружие… Теперь понятно?

— Непонятно, — говорит Антон, едва сдерживая радость — на самом деле все ясно, нужно только заставить Саида окончательно сформулировать мысль, чтобы полностью исключить превратное толкование прозрачного намека… — Тупой я, тупой!

— Люди Гулаева гуляли у родственников. В том же районе оказались люди Сатуева. Ахмед Сатуев взял какой-то товар, Арзу Гулаев по этому поводу с ним крупно поссорился… Какой товар мог взять Сатуев? Делай выводы, Сыч! И смотри — если что, я тебе ничего такого не говорил! Если меня спросят, я скажу — нет, ничего такого не говорил…

Оба смеются. Оба прекрасно понимают — шутка. Если что — никто не станет спрашивать, что говорил Саид санитарам ЗОНЫ. Сразу башку отрежут безо всяких разговоров.

Но в настоящий момент это шутка. Мелочи это. А важно то, что обе стороны остались довольны друг другом. Саид, сам не ожидая, благодаря своей незаурядной осведомленности о многих житейских делах получил больше, чем рассчитывал, и вдобавок разжился прекрасной видеокамерой за две тысячи долларов. Антон же получил, что хотел. Не зря прогулялись…

…Предоставленные самим себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему…

Эдвард Мерфи

Возвращение в бытие было не просто нехорошим, а прямо-таки мерзким. Сначала на фоне сплошной черноты забрезжило микроскопическое нежно-зеленое световое пятно, подмигивая наподобие светофора. Затем пятно разрослось до размеров арбуза и, наконец, трансформировалось в абажур ночника, интимно освещавшего мрачную картину места происшествия.

Именно так, не гостиной, а — места происшествия…

— Господи, да как же… — потерянно пробормотал Александр Евгеньевич, осторожно ощупывая голову и слезящимися глазами глядя на Лену.

Голова гудела, как церковный колокол в день поминовения, у основания черепа вздулся здоровенный желвак, который при прикосновении отдавался острой болью в глазах и носовых пазухах. Рациональное мышление спряталось куда-то вглубь, не желал мозг работать после такого сотрясения. В общем, нехорошо было сибиряко-вой голове — нельзя так бить по аналитическому устройству.

Лене тоже было нехорошо. До того нехорошо, что она страшно выпучила глаза и показывала Александру Евгеньевичу опухший синий язык, накрепко прикусив его чуть ли не у самого корня.

— Ой, бля-я-я-яааа, — застонал Александр Евгеньевич, прикладывая два пальца к девичьей шее чуть выше странгуляционной борозды и не обнаруживая пульса. Какой, к черту, пульс?! И так все ясно…

— Кто? За что?! — прохныкал Александр Евгеньевич, слезая с софы, осматриваясь по сторонам и осторожно вытряхивая из слипшейся прически крупные бляшки непрозрачного стекла. Рядом, на ковре, валялись разорванные колготки, скрученные в веревку, — судя по всему, ими и удавили. На светлом пледе были отчетливо видны пятнышки крови — небольшие, но обильно разбрызганные как раз в том месте, откуда только что слез ударенный сибиряк.

— Сволочь ты, Кочергин, — проскрипел Александр Евгеньевич, сообразив, какова природа пятнышек. — Голая, лохматая, гадкая сволочь… — и вдруг заметил, что он действительно совсем гол! А до потери сознания, насколько помнится, был только без штанов — рубашка, майка, даже галстук на нем присутствовали.