Нижние ярусы — часы (стекло, конечно, гномье, прочнее не бывает, но во всём должен быть порядок, а в замке Смерти — особенно), верхние — книги.

— Ничего, говорю я, не получается, Ваша Смертность! Не хотят эти куклы на полках сидеть — хоть плачь! Спалить этот ненужный хлам и дело с концом!

— Нет. Пристрой их куда-нибудь.

— Да что вы с ними носитесь, Ваше Смертейшество?!

— Нашёл! Смерть открыл книгу. Вот она.

— О чём вы, Ваша Костлявость?

— Книга. О любви. Один…очень талантливый маг воспел это удивительное чувство…

— А… Это где в конце все сдох…

— Шут?!

— Простите, Ваша Неизбежность! Где в последнем акте пьесы являетесь вы и…

— Если я и появляюсь, болван, то в последнем акте! Потому что появись я в начале…

— Ха-ха-ха… Весёленькая вышла бы пьеска, а? Ха-ха-ха…

Смех Шута разносился по замку, ему вторил хрустальный, еле слышный перезвон сияющего песка в часах, а Смерть думала о том, что… Да. Она действительно появляется в конце это красивой, грустной истории. Смерть в конце — не самый плохой финал, надо отметить. Возможно, он слишком пугает живых, но ведь не лишён красоты и изящества, особенно если ты уже по ту сторону бытия. И разве так уж важно, что это случилось? Ведь не менее важно то, что два непримиримо враждующих рода помирились навсегда. Разве не прекрасно?

Костлявые пальцы шелестели страницами, и под этот тихий, уютный звук засыпали куклы — те самые, которые Шут всё же пристроил на каминной полке, отчаявшись примостить меж песочных часов.

…

Тихо. Домик Анук пахнет травами, в воздухе вьётся голубоватый вишнёвый дымок. Маки прыгает по столу за озорными колечками, Свет и Тьма лежат на окошке, щурясь от лунного света.

— Значит, вот он — друг твой? — прохрипела Анук, закашлявшись. — Чай будешь, мальчик?

— Да. Спасибо!

Тамм улыбался, уютно устроившись возле крошечного камина — хоть и мал домик Анук, а без открытого огня канно не привыкли. Молодой человек озирался, с любопытством рассматривая развешенные повсюду пучки трав, склянки с разноцветными порошками, засушенными лапками пауков и прочим добром в шаманстве не лишним. Ему здесь нравилось. Хоть и не похоже на дома шаманов острова, но что-то общее есть. Наверное, ощущение тепла и уюта, ибо шаман шаману — друг и брат в любом из существующих миров…

— Молодец, — довольно кивнула Анук. — Не люблю я, когда ломаются. Ешьте дети. Пейте. И рассказывайте. Свет и Тьма не просто так вас ко мне прислали, а?

— Мы сами пришли, — Вивьен посмотрела на Анук.

В этот раз девушка к варенью даже не притронулась — слишком тревожно было на душе.

— Свет и Тьма показали нам… кое-что.

И она рассказала Анук всё. Старуха слушала, склонив голову на бок, затягиваясь ароматным дымом. Она не перебила девушку ни разу, а после её рассказа долго молчала, щурясь в темноту за окном.

— Анук? — не выдержала Вивьен — слишком долго молчала та, что сторожит кладбища Академии.

— Здесь я, здесь, — пробормотала канно. — Здесь-то здесь, а толку от меня мало, девочка. Вы уверены, что запомнили правильно? — Анук ткнула пальцем в рисунок, который Вивьен начертила углём — знаки закручиваются улиткой по спирали.

— Всё верно, — кивнул юноша. — У меня хорошая память.

— Не сомневаюсь, мальчик, — Анук покачала головой. — Вот только я такого что-то не припомню. Я и так-то в знаках не сильна, а уж такое и подавно не видела. Хоть память уже и подводит, а только такое вряд ли забудешь. Идите к Морталии — думаю, это по её части. Жив он, — Анук вдруг понизила голос и наклонилась к Вивьен. — Жив. Всё, что могу тебе сказать, девочка.

Вивьен кивнула. Она и сама это чувствовала, и это, конечно, успокаивало, но не отменяло того, что Арвель — в беде.

— Ктукк, говоришь? — пробормотала старуха, вытряхивая из трубки остатки табака и набивая снова.

— Да. Я рассказала всё, что знаю. Тем четверым статуя открыла проход в ответ на заклинания — мы его не знаем — слышно было плохо…

— Слышно плохо, — повторила со вздохом Анук. — А ты ж, мальчик, говорил, их пятеро было? Адептов тех?

Друзья переглянулись. Выходит, они плохо помнили тот вечер?

— Видно — тоже плохо было? — Анук оглядела гостей и улыбнулась. — Морок это. Обычное дело. И заклинания могло там не быть, и народу неизвестно сколько — вот как…

— Но они нас не видели! — мальчик протянул Маки дольку яблока. — Зачем наводить морок, если знаешь, что никто за тобой не следит?

— Откуда знаешь? — Анук посмотрела юному шаману в глаза. — Вы ж там были? Вот от таких как вы, тайных случайностей, морок и наводят — те, что поопытней да позубастей. Он мог быть уже в ритуале, морок этот. Потому как знание это передают из уст в уста, стараясь сохранить в тайне. И если старшекурсникам это удалось в Академии Смерти, под носом у Совета и канно, то…

— То что? — Вивьен застыла, обхватив горячую чашку обеими руками.

— То дети молодцы, — Анук пожала плечами. — Я о другом. Ты что-то, девочка, говорила о двух мирах? По обе стороны от водопада?

— Так и есть, — кивнул Тамм.

— Вот и я думаю, мальчик, что так и есть.

— Что? — Вивьен нахмурилась, пытаясь понять, о чём хочет сказать Анук.

- Если хочешь что-то скрыть, то лучше всего — по ту сторону…

Они распрощались с Анук и пошли к замку. Луна освещала путь — огромная, яркая…

— Смотри! — Тамм задрал голову, прижимая к груди барабан.

Крыс, свернувшись, сладко спал на натянутой коже, предпочтя инструмент мальчика уютному капюшону мантии своей хозяйки. Макабр — магическое существо, а значит, так же как и артефакты, черпает силы в лунном свете.

— Что? — Вивьен остановилась.

Красиво. Лунный свет мерцает, искрясь на белом мраморе надгробий. Надо бы найти время да прогуляться до склепов Великих. Это было первое задание Маноса, о котором все уже благополучно забыли — магистр куда-то запропастился и практики по мёртвым касаниям были отменены к всеобщей радости. Заданий много — они и так с утра до ночи пропадают в библиотеках — шататься по склепам, ну совершенно нет времени!

— Луна, — пояснил Тамм. — Видишь? Она…красная?

Луна и правда была будто бы в красноватой дымке. Они стояли и любовались, как вдруг услышали тоненький девичий голосок:

Сыграет демон на свирели, огнём умоется луна.

Заблудится и не успеет

душа…

Проводники бегут на звуки в пустой и мрачной темноте.

На голос грустной песни Ктукка

спешат.

— Кто это? — Вивьен схватила друга за руку.