— Вы правильно сделали!

— Но мне удалось лишь плюнуть в него. Этот мерзавец ударил меня по лицу, и я чуть не свалилась на мостовую. Наконец я добралась до вершины холма и увидела стены огромной кирпичной Касбы[64] и дворец.

— Он похож на этот? — спросил я.

— Пират так быстро втолкнул меня во дворец, что я почти ничего не успела разглядеть. Когда я оказалась внутри, меня бросили к ногам бея.

— Его прозвали одноглазым чудовищем, — сказал я.

— Я решила не выдавать своего страха перед этой противной рожей, поэтому встала и с вызовом высоко подняла голову. Я решила, что не дрогну, если этот отвратительный человек и есть их вожак. Я смотрела на него и улыбалась так радостно, как могла.

Накшидиль умолкла и сделала глоток шербета.

Я рассказал ей, что бей бен Осман находится под пятой турок и в то время преподносил щедрые дары своему покровителю, султану Абдул-Хамиду.

— Бен Осман знал, что такой подарок, как вы, понравится старому турку. Что он сказал, когда увидел вас? — спросил я.

— Он оглядел меня своим единственным глазом и указал на меня длинным костлявым пальцем. «Она слишком хороша и не должна пропасть даром», — проворчал он, обращаясь к своим людям, бросавшим на меня похотливые взгляды. Те заковали меня в цепи и повели обратно к пристани.

— Они вернули вас на корабль?

— На этот раз гребцами были рабы-христиане. За их спинами стояли корсары, с плетьми, гребцы трудились изо всех сил, чтобы корабль продвигался вперед против волн. Прошло много дней, и пираты снова выволокли меня на палубу. Я увидела Константинополь с высокими минаретами и покрытыми куполами мечетями, сверкавшими в лучах солнца. «Стамбул, город на семи холмах», — радостно закричали они, пока мимо проносились десятки каиков и дикие утки разбегались во все стороны, спасаясь от нашего корабля, который скользнул через узкие воды, отделявшие Европу от Азии, и мы наконец остановились и пришвартовались у основания дворца. Четыре стража, вооруженные алебардами, схватили меня за руки. Я вспомнила слова Данте: «Затем мы пристали к пустынному берегу, не видевшему никого, кто, оказавшись в его водах, вернулся бы обратно».

— Ваш Данте оказался прав.

— Нет, я твердила себе, он не может быть прав. Я должна обязательно вернуться. Когда я крикнула: «Куда вы меня ведете?» — солдаты лишь сильнее потянули меня за руки. И тут я заметила, что к нам приближается группа странных людей, и почувствовала себя обреченной.

— Группа странных людей? — спросил я.

— Это были евнухи, — ответила она, опуская глаза.

— Каждому из нас выпала своя горькая доля, — сказал я.

— Подобная той, которая выпала мне? — спросила она.

— Нет, — ответил я и отвернулся.

* * *

Я часто ходил на Большой базар, выполняя поручения Накшидиль. Блуждая по узким, многолюдным дорожкам, я подходил к киоскам с косметикой, чтобы купить мазей, или к книжным лавкам у входа на площадь Баязета[65], где торговался с продавцами-армянами, чтобы сбить цену на книги, проданные каким-нибудь отъезжающим французским дипломатом. Поток советников из Франции привел к тому, что возрос интерес к французской культуре — французской одежде, кулинарии, даже книги пользовались спросом, а конкуренция между торговцами и правящим классом вызвала рост цен.

Однако даже при правлении Селима было непросто пронести книги в гарем, учителя религии настороженно относились к любым западным идеям, и мне время от времени приходилось давать взятку охране, стоявшей у ворот. Но мы с Накшидиль пошли на хитрость: я клал маленькие томики в бочу[66] и нес их под вышитым покрывалом со столь же беззаботным видом, как если бы держал в руках узел тяжелого шелка. Накшидиль было нелегко найти место, где спрятать их. Несмотря на то что она теперь стала хозяйкой своих покоев и нескольких рабынь, это не гарантировало ей полного уединения. У главной управительницы была связка с ключами от каждой комнаты и шкафов, и эта женщина могла в любое время незаметно войти и осмотреть все. Кто знает, кому бы она рассказала, если бы обнаружила что-нибудь.

Накшидиль использовала эти книги, чтобы учить Махмуда. К девяти годам он уже умел читать стихи и немного знал историю. В тишине ее комнат мальчик устраивался рядом с ней и слушал, как она, избегая жестоких эпизодов, рассказывает о своем душераздирающем путешествии по морям. Махмуд проявлял живой интерес к географическим картам, любил водить пальцем по горам и водам, соединявшим Турцию с Францией. Его рука путешествовала по Средиземному морю, скользя по берегам Туниса и Триполи, двигаясь к северу в сторону Эгейского моря и островам Греции, затем заворачивала в Мраморное море и проходила через Босфорский пролив. «Это было легкое путешествие», — говорил мальчик, а она улыбалась, скрывая от него, сколь мучительным оно получилось. Иногда они играли в шахматы или триктрак[67], и ничто так не радовало Накшидиль, как победа мальчика.

После полудня ее «лев» уходил познавать ислам: Махмуд учился читать на арабском языке, запоминал важные отрывки из Корана, углублялся в историю ислама. Он даже начал изучать каллиграфию, переписывая буквы из своего украшенного рисунками алфавита, хотя, к неудовольствию Накшидиль, учитель каллиграфии Мухаммед Раким был имамом и противился всякому влиянию Запада. Однажды, когда он к ним зашел, оба читали Вольтера. Это не ускользнуло от проницательного взгляда Ракима, и он проворчал:

— Я слышал о Вольтере. Это человек хуже неверного, он безбожник.

После этого случая имам при каждой встрече смотрел на Накшидиль с подозрением.

Едва Махмуд ушел вместе с Ракимом, как в дверь Накшидиль постучал Нарцисс. Она испугалась, увидев его изуродованный нос и искривленный рот. Я считал, что на лице этого евнуха отпечаталась его уродливая душа.

— Моей госпоже Айше будет оказана величайшая честь, если она увидит вас в своих покоях в качестве гостьи сегодня в четыре часа, — произнес он охрипшим голосом, при этом его язык все время тыкался в нёбо. — Она с нетерпением ждет удовольствия увидеться с вами.

— Как это мило с ее стороны, — ответила Накшидиль, удивленная приглашением.

При этом имени я поежился, помня неожиданные встречи прошлых лет: хна, высыпанная на тело Накшидиль в банях; крем для депиляции, чуть не сжегший ей кожу. Смерть Пересту. Что Айша задумала теперь?