– Не надо, – сказала Ясмин.

– Не думай, что понимаешь его или сможешь контролировать. Ты не слуга. Ты не видела, что происходит с древними, когда голод или безразличие подчиняют их.

– Я справлюсь.

Ясмин чувствовала, что ее слова обижают Раду, но иначе вести себя не могла. Причиной этому были мысли Клодиу, в которые пару раз заглядывала Ясмин. Да, он чувствовал себя преданным. Да, бегство Саши

Вайнер оставило в старом сердце обиду. Но… Ясмин не знала почему, но Клодиу не хотел сейчас видеть Раду, не хотел, чтобы слуга и друг бросала все и мчалась к нему, чтобы пожалеть и сказать, что понимает. «Она не поймет», – думал он, и Ясмин не столько видела эти мысли, сколько чувствовала, когда встречалась с полукровкой взглядом. Если бы мир не казался ему таким крохотным, если бы он не изучил за прожитые тысячелетия каждый его закоулок, то, вероятно, Клодиу и сбежал бы следом за Сашей Вайнер. Сбежал туда, где еще не был, в неизвестность, к надежде, что новое место принесет новые чувства… Но он был везде. Даже болота Мончак, куда они направлялись с Ясмин, не были для него неизведанной землей. Правда, в те годы болота были совсем другими. Другими были и материки. Неизменным остался лишь он – Клодиу, полукровка, древний, мучимый голодом, разочарованием и вечностью, которая скорее страшит, чем вселяет надежду. И сейчас, в этот смутный момент истории и времени, Клодиу просто хотел побыть один.

– Только не бросай меня, – попросила его Ясмин.

– Не бросать? – растерялся полукровка.

– Я не смогу одна.

– Боишься Наследия?

– Боюсь того, что извне. Боюсь того, что внутри.

– Я не смогу защитить тебя от Наследия, если оно найдет нас. И не смогу защитить от ребенка Гэврила, который родится.

– Гэврил спас меня от Наследия. Он был вендари. Ты тоже вендари. Почему ты думаешь, что не сможешь защитить меня?

– Гэврил умер, спасая тебя.

– Так ты боишься смерти?

– Нет.

– Я тоже не боюсь. Впереди у меня еще лет пятьдесят-шестьдесят, если ничего не случится. А сколько впереди у тебя?

– Я не знаю.

– Ну, судя по тому, как быстро меняется мир, то, возможно, меньше, чем у меня.

– Ты так думаешь?

– Я это вижу.

– Не знал, что сверхлюди могут видеть будущее.

– К черту сверхлюдей.

– Это твой вид. Ты одна из них. От этого не уйти, как бы сильно ты ни хотела.

– И как давно ты не хочешь быть вендари?

– А как давно ты не хочешь быть сверхчеловеком?

– Не помню.

– Я тоже не помню.

– Но я знаю, почему не хочу быть сверхчеловеком. А ты знаешь, почему не хочешь быть вендари?

– Мой вид похож на что-то мрачное и кровавое. Словно прошлое, которое настырно не хочет умирать. Словно смерть… И не говори, что понимаешь меня. Ты не сможешь понять. Твой вид молод. И он неагрессивен. Вендари – это вымирающий вид. Сверхлюди – это будущее.

– Но мне не нравится это будущее так же, как тебе не нравится прошлое. Я не хочу, чтобы люди становились такими, как мои родители или их друзья. Они видят мысли друг друга. Они не хотят ничего скрывать друг от друга. Это словно если все вдруг начнут ходить обнаженными – не смертельно, но лишает какого-то очарования, волнения. Так и сверхлюди… У них нет внутреннего мира, нет собственных тайн и секретов, нет переживаний. Конечно, это тоже не смертельно, как и обнаженность, но нет ни очарования, ни волнения. Все слишком ясно. Как если бы рождаясь люди уже знали, сколько проживут и когда умрут.

– Я бы хотел знать, – сказал Клодиу, заглянул Ясмин в глаза и предложил ей свою кровь.

– Ты слишком стар, чтобы можно было разговаривать с тобой о чем-то важном, – скривилась Ясмин.

Они не разговаривали до позднего вечера. Не разговаривали, когда, покинув отель, садились в машину. За рулем была Ясмин. Клодиу чувствовал ее желание жить. Чувствовал несмотря на то, что она тщательно пыталась скрывать свои мысли.

– Почему ты не вспоминаешь своих родителей? – спросил Клодиу, когда они снова остановились, чтобы спрятаться в очередном дешевом отеле от солнца.

– А почему ты не вспоминаешь своих? – огрызнулась Ясмин.

– Рада часто вспоминала своих родителей, – сказал Клодиу, игнорируя колкость.

– Наследие убило моих родителей. Хочешь, чтобы я вспоминала, как мой отец выдавливал себе глаза, потому что ему велел это сделать Илир? Или как лопался мозг моего брата?

– Ты могла бы вспоминать что-то хорошее. Что-то из прошлого.

– Я вспоминаю.

– Почему же я не вижу этого?

– Может быть, ты просто не понимаешь, на что смотреть? Какой была твоя мать? Каким был отец? У тебя были братья? А друзья, когда ты был ребенком?

– Я не помню.

– Не помнишь или не хочешь помнить? – Ясмин оживилась, заглянула Клодиу в глаза. – Почему тебя называют полукровкой? Кто из твоих родителей был человеком? Мать или отец? Ты знаешь, что я тоже полукровка? Мой отец был сверхчеловеком, а мать самой обыкновенной, если не считать вируса в ее крови. Так что получается, мы с тобой похожи.

Ясмин ждала ответа, но Клодиу настырно молчал – смотрел ей в глаза, но думал о чем-то своем. Могла ли Ясмин заглянуть ему в мысли и понять, о чем он думает? Да. Но она боялась, что придется видеть там не только теплое прошлое, но и жуткий кровавый след, который тянется на протяжении всей истории вендари. Хаос и смерть. Пустота и безразличие. И мало того, что все это придется увидеть… Это придется почувствовать, пережить, пропустить сквозь себя, сделав частью своих воспоминаний, которые уже никогда не сотрутся. Ясмин смотрела на Клодиу и думала, что никакое любопытство не заставит ее заглянуть в его открытые сейчас для нее мысли и воспоминания. Вот только беда была в том, что кроме любопытства Ясмин испытывала и что-то еще. Что-то простое, но крайне решительное в своем подростковом вызове перед лицом опасности.

«Нет», – сказала себе Ясмин, но мысли уже тянулись к Клодиу, заглядывали в его прошлое – громоздкое, монолитное. Мраморные, бесконечные пассажи памяти, замаранные окровавленными следами. Слезы, страхи, отчаяние, голод. Ясмин видела монастыри старой Болгарии, видела пески Египта. Клодиу был странником, скитальцем, паломником неизведанного. И вихрь этих воспоминаний был настолько стремительным, что у Ясмин начинала кружиться голова, особенно когда она слышала крики жертв Клодиу. Он был хищником, убийцей. Не хотел быть, но был. Снова и снова Клодиу боролся со своим голодом, и снова и снова голод побеждал. Голод, превративший Клодиу в изгнанника… Ясмин и не поняла сразу, что крошечный дом на холме, вспоровшем лиственный лес, это место, где родился Клодиу. Место, где он впервые превратится в изгнанника. Где-то рядом журчал ручей, рожденный природной скважиной. Птицы пели неестественно громко. Дивные птицы, большинство которых уже давно вымерло, – Ясмин видела их, но так и не узнала ни одной.