мелочи мы обсуждали. Так, в январе 1995-го – не поменять ли правительство? В тот ужасный момент, когда грачевская попытка штурма Грозного кончилась бойней танкистов и пресса накинулась на Ельцина.

И. К.: У тебя появился реальный канал влияния.

Г. П.: Нет, не влияния, но доступа. Влиять я не хотел. Я тогда и не знал бы, чего мне хотеть от Ельцина. Зато знал, что ему нужна модель усиления власти, и ельцинский Кремль становился понятней. Я отбросил старые предубеждения. Стал видеть, чего аппарат не умеет, как действует и каким языком говорит. И я видел, насколько выборы стали важной регалией власти.

Как диссидент, прежде я мало интересовался выборами. Зато ими уже занимался мой новый товарищ Ефим Островский. Два его успеха меня особенно впечатлили. В октябре-декабре 1993 года шла кампания Гончара, главы разогнанного Лужковым Моссовета. Для мэра Лужкова Гончар был враг, хуже Хасбулатова, и мэрия делала все, чтоб его провалить. С помощью Ефима Гончар выиграл выборы в Совет Федерации от Москвы. Второй его успех – кампания Сергея Мавроди.

И. К.: Основателя МММ?

Г. П.: Да, весной 1994 года на довыборах в Думу Островский вел кампанию скандального Мавроди и выиграл. Теперь меня интересовало в политике только то, что работает, и возник инструментальный интерес к выборам. Они заинтересовали меня именно как средство бархатного реванша.

С начала 1995 года с Сергеем Чернышевым мы обсуждали Русский проект – надпартийное средоточие власти, обращенное к архиву русской и советской культур. Восстановление русского государства делает ничтожными прежние электоральные переборки – демократические/антидемократические, красные/белые, советские/антисоветские. Я считал, что Русский проект, если не придавать ему этнического оттенка, позволит склеивать чужеродные группы в национальную коалицию. В это время я только над нехваткой инструментов и думал, а идея проекта уже была.

В феврале 1995 года умирает Гефтер. Я остаюсь в этой жизни без капитана и проваливаюсь, заодно заболев. Выплыв, схватился за предложение Андрея Виноградова, бывшего председателя РИА «Новости»: создать фирму по выборам с Михаилом Лесиным. И мы создали фирму. Я дал ей имя Фонд эффективной политики, в честь Foundation Айзека Азимова. А неделю спустя явились посланцы от генерала Лебедя и Скокова с предложением от Конгресса русских общин.

И. К.: Делая фирму, ты не знал, кто будет первым клиентом Фонда эффективной политики?

Г. П.: Конечно, нет. Кстати, первый пришел Явлинский. Но Гриша так долго думал, что мы не договорились.

Поначалу я не был внутренне вовлечен в проект и концепцию кампании для КРО сочинил впопыхах, часа за три до встречи с Лебедем и Скоковым. Был уик-энд. Гуляя с детьми, я забыл про Лебедя и понял: беда! Мы новая фирма и пойдем к крупному заказчику без презентации? Сел и махом написал пять страниц подхода к целям клиента.

Моим пером водили Ясперс с Ньютом Гингричем. Склеив их с Русским проектом, я обещал генералу Лебедю выстроить вокруг него «русское республиканство»: за рынок, свободные институты и сильную власть с военной косточкой. Новый национальный режим, который по «контракту со страной» объединит всех – левых с правыми. Формула власти была протопутинистской – борьба против конфедеративных тенденций, рынок под властью «чеболей», свобода и диктатура закона. Ага, чертова «диктатура закона» появилась у меня еще тогда. Все это я диктовал безапелляционно, будто мне все равно, примут они или нет. Но Скокову с Лебедем понравилось, и ФЭП получил контракт на ведение идеологической и медийной кампании КРО. Но контроля за штабом нам не отдали.

И. К.: Как это поменяло твое представление о политике и власти?

Г. П.: В пиаре я применил свой диссидентский опыт. Он помог мне раскрепостить ум, стать подвижным. Я говорил тебе, что Движение отвергало политику, но желало влиять на власть. Диссидент готов был импровизировать и лично рисковать, чтоб повлиять на Кремль. Влиять, не делая политику, – как? Влияя на умы. На диссидентство можно теперь посмотреть и как на остро эмоциональную пропаганду личным примером. Занявшись избирательными кампаниями, я их строил в технологии двойного влияния – на массы и на власть. Мы пришли в кампанию, пообещав сделать КРО самым популярным блоком в стране. К моему изумлению, скоро так и вышло. Страна обсуждала «феномен КРО», «восхождение Лебедя». Но в КРО не велись обучения актива, не было и реальной системы местных штабов. Центральным штабом руководили Скоков с Дмитрием Рогозиным, и им предстояло узнать разницу между влиятельностью и победой.

И. К.: Твой сектор задач был информационный, идеологический?

Г. П.: «Медийка под ключ», так это называлось: сценарий кампании, идеологические тексты, клипы, позиционирование лидеров. Все это легло на нас, и пришлось срочно набирать кадры Фонда. Я призвал старых коллег по информационному агентству, и его команда вошла в ФЭП. Ведь «КоммерсантЪ» и агентство Postfactum изначально строились как гибкая аполитичная линейка кадров, пригодных для любой работы в медиа.

И. К.: А насколько большой была новая компания? Когда вы начали ФЭП, сколько людей работали на ФЭП?

Г. П.: Кампания уже шла, до выборов было полгода, и следовало очень быстро все развернуть. К июлю в ФЭПе работали человек пятнадцать, а к концу лета – сто. Придумывались программы кампании, которые надо было обеспечивать людьми. Для меня это было совсем ново, подобным я прежде не занимался. Но к середине 1990-х в России набралось немало сред – кадровых резервуаров. Кроме информагентства Postfactum был журнал «Век XX и мир» с его обширным тогда кругом небогатых авторов. Была Ассоциация Бессмертных, диссидентские связи и кадры. Пришел галерист Марат Гельман с кучей друзей, бесшабашный умница с политическим воображением. Военную программу Конгресса русских общин написал поэт Тимур Кибиров, социальную сочинили в отделе банков «Коммерсанта», а политическую отредактировал Александр Проханов.

И. К.: Постидеология, технология и прикладной постмодернизм?

Г. П.: Да, все ради премодерации общества к будущей власти. Власть возникает еще не как реальность, но как обольщение силой. Для меня самого стала неожиданной тяга русского общества к ярким силовым нарративам. Информационная кампания КРО вышла невероятно успешной, при старте с нуля. Она привела к взлету генерала Лебедя, и наша право-левая идеологема широко разошлась. К моменту выборов эксперты спорили лишь о том, займет КРО первое место или второе. Но блок КРО провалился! Ведь мы предложили избирателю не предвыборную кампанию, а захватывающую сказку про нее. Увлекательный нарратив. Страна пересказывала наши истории, клипы генерала и его афоризмы. Часть мы писали сами, часть заказывали поэтам, писателям и журналистам.

И. К.: «Была перестройка, будет перестрелка»?

Г. П.: Да, генерал был сам легок на слова и легко усваивал чужие.

Итак, пока избиратели аплодируют политическому сериалу КРО, они реально поглощены выживанием под игом местных хозяев. Если не взять местную власть в игру, сценарий останется эфемерным. Но вместо создания оргструктур кампании Юрий Скоков упоенно интриговал и секретничал с губернаторами. Я впервые увидел