Москва. Терлецкий парк. Наши дни

— Итак, — он стоял и смотрел на нее, засунув руки в карманы. А она вспомнила их осеннюю встречу. И сумасшедшую золотую осень. Никогда не видела она раньше такой буйной золотистой щедрости.

— Прошло больше полугода с того момента, как мы были тут, — сказал он, словно подслушав ее мысли.

Она кивнула в знак согласия.

— Все так, и вместе с тем по-другому. Нашлись листы того самого осведомителя, который следил за Булгаковым, и нашелся актер Владимир Вольф, или, по-другому, Виктор Сокольский.

— Член нашей боевой группы. Коллега, товарищ. Он был убит. Но почему?

— Причина в том, что… — она запнулась.

— Нас убивают, — сказал он почти сердито, — ты права. Мы даже знаем, кто следующий. Дело в том, что следующий это либо я, либо Паша Линьков. Надо признать, больше из нас никого не осталось.

Москва. 1935 г.

Булгаков сидел и работал над романом, но память улетала в детство и юность. Наверное, это было необходимо — вспомнить светлое время, которое уже никогда не вернется.

Летом был футбол, в зимнее время каток. Миша носился на коньках, мечтая кататься лучше всех. Но самое заветное желание стать певцом, великим певцом. Стоять на сцене и петь. И все будут слушать его и плакать, вытирая платочком слезы. Просить автографы и дарить пышные букеты. Но главное, у него будет власть над людьми. Они будут замирать, внимая пению, восторгаться, любить, смеяться. Он будет царить над ними. Станет кумиром и божеством.

Мать играла на пианино, а Миша представлял себя на сцене.

— Миша! — говорила мать, не прерывая игры. — У тебя такое выражение лица, что ты сейчас муху поймаешь.

— Почему муху?

— Рассеянный и мечтательный. Говорят же, не лови мух, будь внимательным.

Но он не мог быть внимательным: музыка и театр задевали в нем такие струны, что душа улетала куда-то далеко-далеко и с трудом возвращалась к прозе жизни. На землю. Одно время он брал уроки скрипки у отца друга Саши Гдешинского.

Но потом решил прекратить занятия.

— Ты больше не будешь заниматься? — спросил его Саша.

Миша покачал головой.

— Почему?

Ответить на этот вопрос не мог. Может быть, интуитивно понял, что хорошего музыканта из него не получится. А он хотел быть первым в том деле, которым собирался заниматься по жизни.

После года учебы наступало лето. А лето — это поселок Буча. Дача под Киевом в тридцати километрах от города. Деревянный дом, куда все приезжали отдыхать. Пять комнат и две большие веранды.

И начиналось раздолье.

Он хорошо помнил, как родители сказали им о даче. Сначала раздался тоненький голосок Нади: «и-и-и-и-и», визжащей от восторга, потом подхватила Вера, и вскоре все гудели от восторга.

— Ладно, — пробасил Миша. — Жизнь на природе имеет свои опасности. Всякие там бабочки, стрекозы. Угадайте, кто там схватит Надю, — и он понизил голос. — Первый слог — место, где много деревьев, второй слог — первая буква того, что я сейчас составляю. А третий слог… — он выдержал драматическую паузу. — Если отнять первую букву известной повести Гоголя. А оставить остальные. Ну, кто первый?

Вера сосредоточенно шевелила губами.

— Леший, — выпалила она.

— Молодец, — похвалил ее брат. — Вы, мадемуазель, определенно делаете успехи. А Надя слишком отвлекается. Поэтому, когда она, подняв вверх взоры, пойдет в лес, ее схватит леший.

Буча — это была воля, радость, хождение босиком, игры на воздухе и любительские спектакли, спектакли, спектакли.

Миша был неутомим и азартен. Поначалу режиссером спектаклей была Варвара Михайловна, потом — Миша. Брал «пиэсы» и распределял роли. Все ходили за ним по пятам и декламировали на ходу.

— Тише! — командовал Миша, когда они заходили в комнату для репетиций. — Не так все, надо по-другому. Не таращь глаза, Вера. Больше чувства, тяни слова и закатывай глаза. Стискивай руки и говори: «Ах, сударь, пощадите честную девушку. Не губите меня, спасите моего отца. Я вас умоляю!»

Маленький Коля путался под ногами. Торопясь за Надей, он упал и поднял рев.

— Ну, вот, — сказал Миша, — сейчас прибежит мама и поднимет бучу. Бучу в Буче, скажет: «Обижаете моего мальчика».

В комнату заглянула мать.

— Обижаете моего мальчика? — сказала она, увидев зареванного Колю.

Ответом был дружный хохот.

— Смотрите у меня, — пригрозила она, — актеры загорелого театра.

— Почему «загорелого»? — спросила Варя.

— Обычно говорят «погорелого», а вы у меня все, как цыганята, загорелые или как турки османские. Вот театр и «загорелый».

Мать любила придумывать и употреблять разные смешные словечки. Она была с ними, а отец приезжал на дачу после экзаменов, переодевался и шел косить траву или заниматься хозяйством.

Господи. Как давно это было! Словно сто лет назад!

Москва. 1935 г.

Буллит собирался сделать весенний бал в посольстве событием, которое запомнится москвичам надолго. Он хотел удивить, поразить, восхитить всех и собирался приложить для этого немало усилий. Подготовку к балу он поручил своему помощнику Чарльзу Тейеру, молодому восторженному человеку, который с энтузиазмом взялся за это дело. Вопросов было много.

А времени — мало. И сразу возникла проблема с озеленением, нужно было сделать к празднику зеленеющие березки и зеленую лужайку. Но вскоре подсказали правильное решение — воткнуть березы в мокрый войлок. И все получилось! К празднику были готовы распустившиеся деревца.

По крайней мере, с этой стороной справились. Насчет зверей было сложнее. Буллит помнил, как эффектно перед Новым годом выглядели три морских льва, предоставленные Уголком Дурова вместе с самим дрессировщиком. Черные львы среди белых колонн на задних ластах. Это было еще то зрелище. Но, в конце концов, все превратилось в настоящий конфуз.

Дрессировщик оказался подвержен Бахусу и быстро отрубился, чем и воспользовались его подопечные. Они вырвались на свободу и принялись бегать по посольству, хулиганя и увертываясь от швабр, с помощью которых их пытались призвать к порядку. Выход был найден с трудом. Утихомирить морских львов удалось благодаря сковородке с рыбой, сыгравшей роль ловушки. Иначе расшалившихся морских львов было не поймать.

Ирен Уайли был предложен вариант с козочками. Наконец, остановились на горных козочках, и специально для них оборудовали вольер. Но Ирене этого показалось мало.