Двигаемся к перрону, по пути внимательно осматривая подозрительные места, где могут укрываться туристы. Нас остается пятеро, но где-то там, в десятке метров за нами, двигается третий отряд, прикрывая наш тыл.

Над железнодорожным полотном, захламленным беспорядочно стоящими товарными вагонами и цистернами, летают встревоженные птицы. Перрон местами обвалился, кое-где покрыт подозрительным мхом, который на всякий случай лучше обходить подальше.

Замечаем несколько особей на крышах стоящих в отдалении цистерн, внешне они такие же, как их сородич в зале ожидания. Я насчитываю четверых. Одного из них успевает снять из СВД мужик из третьего отряда, остальные ретируются и скрываются среди вагонов.

Накрапывает дождь, прибивая пыль к земле. Легкий ветерок, огибая неподвижные составы на путях, создает причудливые звуки. Ржавые тепловозы и вагоны сбились в кучу на искореженных рельсах, пути заросли чертополохом с огромными колючками, платформа усеяна сухими ветками, потрескивающими, когда мы на них наступаем. Пути сильно заросли сорной травой, будто природа старается как можно скорее скрыть, спрятать неприглядную ржавчину.

Слева какая-то подозрительная мутная жижа, которую мы обходим стороной. Ее поверхность немного рябит от ветерка, а редкие крупные капли дождя будто проглатываются ею без остатка, лишь всплывают белесые пузыри. Лучше держаться подальше от этой зловонной лужи. Мы спрыгиваем с платформы, осторожно преодолеваем первую линию путей. Шпалы под подошвами ботинок трухлявые и рассыпаются под нашим весом, а сухая трава цепляется за штаны колючими стеблями, норовит опутать лодыжки. Я ощущаю стойкое неприятие, находясь здесь, а мое шестое чувство кричит об опасности. Зачем я сунулся сюда, зачем согласился? Разве я стремлюсь кому-то что-то доказать, или обязан выполнять чужие приказы? Ведь можно было бы просто наплевать на Сатковского – он отчего-то думает, что мы с Даниловым ему обязаны за то, что приютил нас. Я бы посмотрел, как сам Юрий Владимирович шагал бы сейчас рядом. Уверен, у него первого бы сдали нервы.

Хуже всего не сам бой, а ожидание боя, когда вот-вот нападут, но ты не знаешь, откуда, с какой стороны придется удар. Эта неизвестность пугает больше самой битвы. И противник, наконец, наносит удар.

Пока мы тщательно осматриваем перекошенный плацкартный вагон с бурной растительностью, которая проросла сквозь ветхое, изъеденное дно и уже выбивается наружу из окон и дверей, из кабины стоящего рядом тепловоза вдруг выскакивают две твари и атакуют ближайших к ним людей. Я уже видел в зале ожидания, насколько быстро умеют перемещаться эти твари. Я не успеваю полностью развернуться, как оба бойца падают на землю замертво, из их шей толчками хлещет кровь, окрашивая степную траву в багровые тона. Морды туристов, испачканные алым, выглядят еще более жуткими, их кривые пасти ухмыляются. Муты будто насмехаются над нами, чувствуя свое превосходство в скорости и реакции.

Мой выстрел застает первую тварь в полете, и очень удачно. Когда она шлепается на землю у моих ног, я вижу, что попал прямо в глаз. Уродливую морду разворотило картечью, но турист еще трепыхается, его лапы скребут по земле. Мой топорик не оставляет ему шансов, правда для этого приходится бить два раза. В итоге развороченная голова отделяется от туловища, и я пинком ноги отправляю ее подальше. Тело скребется еще пару секунд и, наконец, замирает.

Со второй тварью работают Данилов с Тохой: бьют короткими очередями по туристу, укрывшемуся за листом прогнившего железа, уже похожим на решето. Оттуда доносится писк, возня, железка дрожит под ударами пуль, гремит, рвется и гнется жесть.

Осторожно обхожу преграду сбоку, на приличном расстоянии, чтобы случайно не попасть под огонь и исключить возможность быть застигнутым врасплох нападением твари.

– Отбой! – кричу я парням, видя мертвую тушу твари за железным листом. На всякий случай достаю «ТТ» и стреляю в чудовищный огромный глаз – видимо, самое слабое место на теле этих существ. Тот противно лопается, из него вытекает слизь, но тварь уже не дергается – десятки пуль все-таки сделали свое дело.

И вдруг из кустов под вышкой ЛЭП доносится характерное шипение. Я резко оборачиваюсь, но мне остается только наблюдать, как Тоха хватается за лицо, как шипит и плавится его плоть, растекается под руками, и мужчина падает навзничь, застывая в нелепой позе. Данилов склоняется над Антоном, а затем смотрит на меня и бессильно разводит руки в стороны, показывая, что он бессилен – мертвым помощь не нужна. Зато из кустов появляется убийца – эта особь немного покрупнее всех, которых нам довелось уже видеть здесь. Турист почти вразвалочку шагает по прямой, его кривые лапы вспахивают землю когтями, мнут степные цветы, выдирают с корнем сорняки.

Неожиданно тварь срывается с места и исчезает среди покореженных составов, продираясь сквозь трухлявые стенки товарняков напрямую, разрывая в клочья сгнившие корпуса, поврежденные временем. Но на бегство это непохоже. Турист явно играет с нами. Этот факт подтверждает и его внезапное появление за спиной Данилова. Тварь почти бесшумно выскакивает из распахнутой двери тепловоза и замирает в десятке метров от ничего не подозревающего Ивана.

– Сзади!!! – ору я, и в этот момент турист устремляется к застывшему Ивану. Я вижу, что Данилов не успеет развернуться, роняю бесполезный разряженный обрез и со всей дури, на какую сейчас способен, швыряю в тварь топор. Вкладываю в этот бросок всю свою силу, всю ярость и злость, смешанную с отчаянием. И чудесным образом оказываюсь вознагражден за столь, казалось бы, бесполезную попытку. Топор с хрустом входит в голову чудища, сила удара отбрасывает тварь, сбивает с пути и впечатывает ее в кучу щебня.

Я подбегаю к очумевшему Данилову, хлопаю его по плечу и бросаю небрежно:

– Сочтемся.

Склоняюсь над павшим Антоном и смотрю в то, что когда-то было лицом пусть не друга и не близкого, но и не совсем чужого человека.

– Прости, – шепчу я и поднимаюсь – нельзя задерживаться на одном месте, уж больно шустрые твари. Уверен, их еще немало в железных дебрях станции.

А через платформу к нам уже спешат два других отряда. Подмога, мать ее. Сами не хотят в пекло лезть, а на готовенькое – пожалуйста. Зачищать от заразы пришли. Мертвой заразы. Попробовали с живой сладить, сссанитары!

Был у меня в детстве товарищ, который говорил, что все наши мысли рано или поздно материализуются. Умничал, короче. Похоже, сейчас именно такой случай. Стоило мне подумать про живую заразу, и она тут как тут. Мгновение назад было чисто, и вдруг будто художник брызнул кистью на полотно – выскакивают из щелей, летят с крыши вокзала на еще ничего не подозревающих бойцов, рвут их в клочья.

– Пошли отсюда! – кричу я Данилову. – Не сладить нам с ними, ноги бы унести!

Но Иван тянется к оброненному «калашу» – явно хочет поиграть в героя. Вот только свидетелей его геройства не останется. Дергаю его за руку:

– Валим, придурок! Скорее!

И мы бежим, продираясь сквозь бурьян, спотыкаясь о шпалы и бетонные блоки, цепляя на себя колючки чертополоха, превращая в труху гнилые бревна, попадающиеся под ноги.