Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На втором этаже… да, определенно, было слегка пыльновато. И окна закрыли. С чего бы? Воздух вон тяжелый, застоявшийся. Разве таким приятно дышать? А ветер сегодня с моря и свежий, мигом бы дом очистил.
В углах пыль клубками. Под потолком паутина. И дом скрипит, постанывает, что старик на непогоду. Жалуется на хозяйское равнодушие.
Зои выделили несколько комнат в западном крыле. Здесь и ветра не так дуют, и солнце не слепит. Здесь всегда тихо и спокойно, а окна выходят в сад. И пусть он несколько зарос – одного Клайва не хватает, чтобы приглядывать и за садом, и за домом, но все равно вид открывается красивый. За полоской зелени и море проблескивает, а небо так и вовсе необъятное, синее-синее…
Здесь по-своему уютно.
Бледно-лиловые обои. И мебель со светлой обивкой, кремовой в мелкий цветочек, тоже, что характерно, лиловый. Толстый ковер.
Полка с книгами.
И кровать под балдахином. В кровати Зои полусидит, обложенная подушками так, что мне видны лишь бледные вялые руки. Отчего-то в глаза бросаются ногти – темно-красные, будто кровью испачканные. Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на них. На нее.
И взгляд упирается в стену, в снимки, на ней развешанные.
Вот Зои смеется. Вот хмурится. Вот она в костюме, играет какую-то роль. Она собиралась поступать в театральное училище, и даже мисс Уильямс признавала, что у нее есть дар.
Лицемерия.
Почему-то мне тошно от этой мысли и от жалости, которая вдруг вспыхивает внутри. Я давлю ее. Я заставляю себя улыбаться. И что-то отвечаю пухлой женщине, сидящей возле кровати. Я помню, нас представляли, только имя ее все равно вылетело из головы.
Сиделка Зои о чем-то говорит с Оливией, а я… я понимаю, что лишняя здесь.
Теперь я чувствую и запахи.
Лекарств. Болезни. Тела, которое потихоньку умирает, несмотря на все усилия Ника. Понимает ли он?
Я выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь. Становлюсь рядом. Я откуда-то знаю, что если отойду, то в комнату войдет миссис Фильчер, которая не позволит мучить свою дочь. Она тоже знает, что я не уйду, но и сама не желает отступать.
Мы просто стоим. Долго.
Время тянется и тянется. И молчание становится невыносимым. Она не выдерживает первой. Вскинула голову, смерила меня раздраженным взглядом и поинтересовалась:
– У тебя совсем стыда нет?
– Нет, – честно ответила я.
Со стыдом, как и с совестью, отношения у меня были сложные.
– Мало того что являешься сюда, так еще и ведешь себя так, будто ты тут хозяйка.
– Меня Ник попросил.
Вообще-то появляюсь я довольно редко, а наверх не поднималась сколько уже лет… вот этих обоев в полоску я не помню. Зато помню теплые вишневые панели, которые исчезли.
И портреты.
Они тоже исчезли. На чердак отправились? Или в подвал? Надеюсь, Ник позаботился. Он, помнится, говорил, что я лучше знаю его предков, чем он сам.
Знала.
Я любила, устроившись на полу, разглядывать их. Удивительные люди со странными прическами и в не менее странной одежде. Они смотрели слегка свысока, но все равно с симпатией.
Я рассказывала им… да обо всем. А они слушали. Внимательно. И потом в голову приходили всякие разные мысли, порой даже полезные.
– Уходи, – миссис Фильчер топнула ногой. – Убирайся. Прочь из этого дома… от моей дочери… думаешь, она умрет?
В ее глазах появился лихорадочный блеск.
– Этого он добивается?
– Он добивается, чтобы ваша дочь встала на ноги. И только. И если для этого нужен физиотерапевт, она будет сюда ходить.
– Знаю, зачем она сюда ходит, – это было сказано в сторону, и лицо миссис Фильчер скривилось. – Что ей надо… вам всем надо…
– За всех не скажу. – Я все-таки села. Ноги ныли, да и вчерашний день выдался нелегким. В доме бы еще убраться, раз уж туда матушка повадилась заглядывать. Нет, можно было бы и замки поменять, но что-то подсказывало – не поможет.
А уборку я никогда не любила. Наверное, с тех самых пор, когда та стала моей обязанностью. Одной из многих.
– …Ты когда-нибудь выйдешь замуж и должна уметь вести дом.
Готовить. Драить эти проклятые полы, чтобы лак блестел. Чистить столовое серебро и сервировать стол. Краситься. Укладывать волосы…
Да мать мою в бездну, чего только я не должна была уметь. И ничего не умела. Как-то так получилось, что стоило перебраться к Дерри, и знания сами собой выветрились из головы.
Причем с немалой, как я понимаю, поспешностью.
– Я же хочу, чтобы Ник был счастлив.
– Он не заслужил.
– Чем?
Я смотрю на эту женщину снизу вверх. И она кажется вдруг неоправданно длинной. Длинные ноги в темных чулках. Шов на левом слегка сбился. Длинное платье с юбкой-колоколом. Широкий пояс, подчеркивающий талию.
Миссис Фильчер не выглядит на свои полста лет. Она подтянута и изящна. Она не забывает брать зонт, выходя из дому, и носит модные перчатки с обрезанными пальцами.
И жемчуг. Какая приличная домохозяйка выйдет в люди без жемчуга? От нечего делать я считаю крупные жемчужины, но почему-то сбиваюсь.
– Это он виноват! – она выдыхает это как-то обреченно. – Я говорила Зои, что не стоит связываться с ним, что он проклят, но Ник… он убедил ее! Он притащил специалистов, которые заявили, что проклятия не существует! Что если и имелось, то точно досталось не Нику…
– И?
Проклятие было чем-то таким, о чем знали все, но вслух эту тему обсуждать принято не было. Тот же дурной тон, что и с дерьмом. Оно есть и даже вляпаться можно, а вот говорить про то, что вляпался, – ни-ни.
– И она поверила!
– А Ник при чем?
Я сунула палец в нос. Исключительно из вредности, а еще нос чесался. Надеюсь, это не признак простуды.
– Он пытается откупиться, но… мой Луи… – она приложила руки к груди. – Он не вынес этого…
Это да, мистер Фильчер в прошлом году на кладбище переехал, впрочем, не столько от горя, сколько от дурной своей привычки это горе заливать джином. И ведь ладно бы нормальным, но нет, пил пойло редкостное, а напившись, принимался песни орать.
Тоже от горя, да.
– Вижу, – я кивнула, – и вы горюете.
Миссис Фильчер поджала губы, всем видом показывая, как я не права.
– Ты просто не видишь, какой он на самом деле…
– Какой? – я склонила голову и почесала уже ухо, в котором свербело, но глубоко, пальцем не долезешь. – Сволочь, да? Мучит вашу дочь физиопроцедурами, возит ее по
