«Если ты меня любишь так, как я тебя люблю

ничего, кроме смерти, нас не сможет разлучить»

И это правда, Марилла. Мы собираемся попросить мистера Филлипса, чтобы он снова разрешил нам сидеть вместе в школе, а Герти Пай может сидеть с Минни-Эндрюс. У нас было элегантное чаепитие. Миссис Барри достала свой лучший фарфоровый сервиз, Марилла, как будто я была настоящей гостьей. Я не могу описать, какие ощущения я испытала. Никто никогда не доставал свой лучший фарфоровый для меня раньше. И у нас был фруктовый торт и пудинг, и пончики, и два вида варенья, Марилла. И миссис Барри спросила меня, налить ли мне ещё чай и сказала: «Папа, почему бы вам не угостить печеньем Энн?» Как должно быть прекрасно, быть взрослым, Марилла, ведь даже когда с тобой обращаются, как со взрослым – это так приятно.

– Я не знаю, – сказала Марилла с кратким вздохом.

– Ну, во всяком случае, когда я выросту, – сказала Энн решительно, – я всегда буду говорить с девочками, как с взрослыми, и никогда не буду смеяться, когда они используют взрослые слова. Я знаю из своего печального опыта, как это ранит чувства. После чая мы с Дианой делали ириски. Ириски получились не очень хорошо, я полагаю, потому, что ни Диана, ни я никогда не делали их раньше. Диана оставила меня переворачивать их, пока она смазывала маслом противни, но я забывала это делать, и они подгорели. А потом, когда мы поставили их остывать, кошка прошла по одному противню, и пришлось их выбросить. Но готовить их было очень весело. Потом, когда я уходила домой, миссис Барри попросила меня приходить так часто, как я смогу, а Диана стояла у окна и посылала мне воздушные поцелуи, пока я шла по Тропе Влюблённых. Уверяю вас, Марилла, я буду рада помолиться сегодня вечером, и я собираюсь придумать особую молитву в честь этого события.

– Марилла, я могу сходить к Диане ненадолго? – спросила Энн, запыхавшись, сбежав вниз по лестнице из своей комнаты на крыше одним февральским вечером.

– Я не вижу смысла идти к ней сейчас, когда уже темно, – сказала Марилла решительно. – Вы с Дианой возвращались из школы вместе, а затем стояли на снегу и болтали ещё полчаса. Так что я не думаю, что тебе очень срочно нужно увидеть ее снова.

– Но она хочет увидеть меня, – призналась Энн. – Ей нужно сказать что-то важное мне.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что она подала мне знак из окна своей комнаты. Мы придумали способ, как подавать сигналы с помощью свечей и картона. Мы ставим свечу на подоконник и проводим кусочком картона туда – обратно. Свеча мигает, и определённое количество миганий означает определенный сигнал. Это была моя идея, Марилла.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала Марилла решительно. – И думаю, что вы можете поджечь занавески с вашей глупой сигнализацией.

– О, мы очень осторожны, Марилла. И это так интересно. Два мигания означает: «Ты там?» Три– означает: «да» и четыре – «нет». Пять миганий: «Приходи как можно скорее, потому что у меня случилось что-то важное». Диана сигнализировала пятью вспышками, и я действительно хочу узнать, что произошло.

– Ладно, не умри от любопытства, – сказала Марилла саркастически. – Ты можешь идти, но ты должна вернуться через десять минут, помни об этом.

Энн помнила и вернулась в оговоренное время, хотя, вероятно, никто никогда не узнает, чего ей стоило ограничиться десятью минутами для обсуждения важной новости Дианы. Но, по крайней мере, она с толком использовала их.

– О, Марилла, представьте! Вы знаете, что завтра день рождения Дианы. Ну, и ее мама сказала ей, что она может пригласить меня после школы, чтобы я осталась на ночёвку. Приедут её родственники из Ньюбриджа на больших санях, чтобы завтра вечером пойти на концерт в дискуссионный клуб. И они возьмут нас с Дианой на концерт – если вы позволите мне пойти, Марилла. О, я так взволнована!

– Можешь успокоиться, потому что ты туда не пойдёшь. Ночевать лучше у себя дома в своей постели, а что касается концерта в клубе, то это все ерунда, и девочкам не должно быть позволено ходить в такие места.

– Я уверена, что дискуссионный клуб – это респектабельное место, – сказала Энн.

– Я не говорю, что это не так. Но не разрешу тебе ходить по концертам и проводить ночь не дома. Странное времяпровождение для детей. Я удивлена, что миссис Барри позволила Диане идти.

– Но это ведь особый случай, – просила Энн, готовая заплакать. У Дианы только один день рождения в год. День рождения – не обычное событие, Марилла. Присси Эндрюс собирается рассказать стихотворение «Вечерний звон не должен быть слышен сегодня». Это такое высокоморальное произведение, Марилла, я уверена, что мне будет полезно его услышать. А хор будет петь четыре прекрасных трогательных песни, которые очень похожи на религиозные гимны. И, Марилла, священник тоже собирается принять участие, да, действительно, он собирается сказать речь – это ведь примерно то же самое, что проповедь. Пожалуйста, можно я пойду, Марилла?

– Ты слышала, что я сказала, Энн, не так ли? Сними ботинки сейчас же и ложись в постель. Уже девять.

– Только еще одно слово, Марилла, – сказала Энн, предпринимая последнюю попытку уговорить её. – Миссис Барри сказала Диане, что мы могли бы спать в комнате для гостей. Подумайте о чести, которую окажут вашей маленький Энн.

– Это большая честь, но тебе придется обойтись без неё. Иди спать, Энн, и не хочу больше услышать ни слова от тебя.

Когда Энн, со следами слез на щеках, печально пошла наверх, Мэтью, который, по-видимому, крепко спал в гостиной в течение всего диалога, открыл глаза и решительно сказал:

– Ну, Марилла, я думаю, ты должна позволить Энн пойти.

– Я так не думаю, – возразила Марилла. – Кто воспитывает этого ребенка, Мэтью, ты или я?

– Ну, ты, – признал Мэтью.

– Тогда не вмешивайся.

– Ну, я и не вмешиваюсь. Разве это вмешательство, если у меня есть собственное мнение? И я считаю, что ты должна позволить Энн пойти.

– Ты сказал бы, что я должна разрешить Энн отправиться на Луну, если она захочет – не сомневаюсь в этом, – любезно ответила Марилле. – Я могла бы разрешить ей переночевать у Дианы, если бы этим всё и ограничилось. Но я не одобряю планов по поводу концерта. Она может там простудиться, да и забьёт себе голову всякой ерундой и переволнуется. Это выбьет её из колеи на целую неделю. Я знаю этого ребенка и знаю, что будет хорошо для неё – лучше, чем ты, Мэтью.

– Я думаю, что ты должна позволить Энн пойти, – повторил Мэтью твердо. Он не очень умел приводить нужные доводы в защиту своего мнения, но упорно его придерживался. Марилла беспомощно вздохнула и замолчала. На следующее утро, когда Энн мыла посуду после завтрака, Мэтью, направлявшийся в сарай, остановился, чтобы сказать Марилле снова:

– Я думаю, что ты должна позволить Энн пойти, Марилла.

На мгновение на лице Мариллы появилось неописуемое выражение. Затем она покорилась неизбежному и едко сказала: