Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Из-за сына? — вдруг догадалась Степанида. Это же очевидно, как она сразу не поняла? Отец не хотел становиться на пути у ребенка.
— Да.
— Странная судьба, которая сталкивает лбами отца и сына! Но все-таки. Ты передумал!
— Передумал. Очень быстро передумал, — ответил у самого уха, от чего вновь рой мурах побежал путешествовать по телу, — во-первых, после добровольного отказа меня не отпустило. А во-вторых, тебя увидел «зверь». И все. Двое против одного.
— И то, что меня выбрал «зверь» перевесило чашу весов? И ты перестал беспокоиться о сыне? Не понимаю.
— «Зверь» силен, малыш, с ним не поспоришь. Я пробовал, знаю. Это веский повод не отпускать тебя. Сыну придется смириться. Только так.
— В том случае, если я выберу тебя, — ответила женщина, коварно улыбаясь, — но могу ведь выбрать и другого…
— Попробуй только! — мужчина резко куснул ее за мочку уха, — накажу!
— Кого? — улыбнулась еще шире, сама не понимая, от чего ей так весело.
— Обоих! И тебя и его!
— А троих сможешь? — спросила из чистого коварства.
— Кого троих? — не понял мужчина.
— Байка про Слагалицу говорит, что я могу выбрать двоих одновременно, — сказала, как между прочим.
— Что? — взвыли на ухо и развернули в объятиях. Мужик склонился к женщине полыхнув огненным взглядом, — это шутка?
— Не-а, — от улыбки едва щеки не треснули, — честно! Лукерья говорила, что мою кровушку Слагалию теперь не так легко это… как это… — покраснела в которой раз за день, — ну… ублажить… И поэтому можно выбрать двоих в мужья. Смело!
— Я смогу, — медведь улыбнулся шире Степаниды, — уж поверь… голодной не останешься!
— Так уверен? — недоверчиво спросила. Опять из чистой вредности.
— Проверим? — тут же предложил.
— Ха! Нам нельзя! Забыл?
— Нам «того этого» нельзя! А все остальное очень даже можно! — и рука прокралась под вырез халата, под которым женщина была без ничего и накрыла ягодицу. Степанида ойкнула и дернулась от неожиданности и огня, охватившего все тело в ту же секунду.
— Стой, — ахнула и задохнулась, потому что вторая рука каким-то удивительным образом оказалась на второй ягодице, а халат исчез в неизвестном направлении, — п-пожалуйста…
Ответом был протяжный стон. А затем жар исчез и его тело занял холод. Степанида открыла глаза и поняла, что в кухне находится сама, с халатом у ног.
«Словом как хошь, а руками не трожь!»
— Эй, ты где? — Степка надела халат, потуже завязала пояс и отправилась на поиски нервного хозяина. Услышала плеск воды в ванной и пошла на звук.
Мужчина умывался холодной водой, щедро плеская себе на лицо, шею, грудь. Майка промокла до самых брюк, но его это не останавливало.
— Права была мать, нам ничего нельзя! Хотя бы потому, что я не сдержусь. Лучше и не начинать, — сказал своему отражению.
— Согласна. Давай будем держаться подальше друг от друга.
— И не мечтай! Я слишком долго ждал тебя. Хочу и буду касаться, вдыхать твой запах. Как бы тяжело это не было, — схватил ее и притянул к себе, развернув лицом к зеркалу. Степка уставилась на их отражение.
Он черно-рыжий, а она ярко-рыжая. Смотрелись гармонично. Взлохмаченные волосы придавали ее облику пикантности, словно она только что выпрыгнула из кровати, в которой кувыркалась с любовником. Глаза затуманились, когда лесник провел пальцем по скуле, погладил подбородок, сполз рукой на шею, полностью ее накрыв ладонью. Она казалась такой хрупкой в его руках.
— Ты красивая, — прошептал, склонившись к уху, — если бы ты знала, как хочу тебя…
— З-зачем ты, не надо, — срывающимся голосом пролепетала, — не усугубляй… Пошли, ты обещал мне… камин.
— Хорошо, — он послал ей горящий взгляд через зеркало, уткнулся носом в макушку, нюхая волосы, — ты уже пахнешь мной. И будешь моей! — выпустил из объятий и подтолкнув к выходу из ванной добавил, — пошли жечь камин, пока не сгорело кое-что другое…
«Хотением побежден, огнем распален»
Степанида задремала в кресле, пока лесник разжигал камин. Он укутал ее пушистым пледом, подоткнув под ноги. Затем сварил ароматный чай, принес две чашки, сел в соседнее кресло и залюбовался. Она была такой нежной, хрупкой. Кудрявая головка склонилась, открывая шейку, в которую хотелось впиться зубами и зализать поцелуями.
Вздохнул. Ненавистная медвежья кровь. Он раньше был другим. Романтично настроенным парнем, любящим стихи, песни у костра. И что с ним стало? «Зверь» изменил до неузнаваемости, подчинил себе. Теперь в каждом его желании, поступке, сквозила медвежья суть. Злой рок судьбы сделал его иным, но душа мириться с этим не желала. Человек в нем упорно стремился остаться собой, борясь с медведем. Но. Чаще всего победа оставалась за зверем.
— Ой, я заснула, — женщина выпрямилась в кресле, — долго спала?
— Нет, полчаса. Хочешь чаю?
— Хочу, спасибо, — приняла чашку из его рук, — у меня еще много вопросов.
— Давай. Я готов, — сказал, глядя на огонь.
— Как твой медведь попал на мою Поляну? Лукерья говорила, туда нет ходу никому.
— Бабушка показала путь. У нее были проблемы с огневиком, она его боялась, вот и показала мне туда дорогу на всякий случай.
— А огневик тоже мог туда прийти? Прямо не Поляна, а двор проходной!
— Там запутанная история. Огневик был женат на Слагалице, той, которая была еще до твоей бабки. Но она погибла, а он не смог смириться с ее смертью и винил преемницу в этом.
— Ничего себе!
— Да, сдурел мужик. Я его частично понимаю. Потерять свою половинку равнозначно потере разума.
— Но ведь бабушка не виновата?
— Конечно нет. Он был не в себе, искал крайних, хотел мести. Надеялся, полегчает.
— А он… смог отомстить? — с ужасом в голосе спросила Степанида, — это он убил… бабушку?
— Я не знаю, прости, — грустно ответил лесник, — но погибла она странно. Утонула в болоте, хотя лес знала, как свои пять пальцев.
— Какой ужас, бедная бабушка, — пролепетала женщина, поежившись.
— Жаль, я тогда не был медведем, почуял бы, что произошло по запаху. В принципе и сила лесника во мне только просыпалась. Мне очень жаль, что не уберег ее, — повторил.
— А как ты становился маленьким? — продолжала расспрашивать Степанида.
— Это иллюзия. Я был обычным.
— Ой, то есть я голая бегала со здоровенным медведем? Блин!
— Ему понравилось! — улыбнулся лесник, — ты такая сочная! М-м-м…
— Хватит! — Степка почувствовала, что щеки вновь загораются, — как ты умудрился куснуть меня во сне?