— Нет! — кричал Рассел. — Герои! Отказавшись от несения военной службы, они показали, что один человек может противостоять мощи государства. Это огромное открытие! Это возносит достоинство человека на новый уровень!

В этот момент оскорблению подверглось достоинство самого Бертрана Рассела, потому что вилок гнилой капусты сбил с него шляпу. Парочка хулиганов бросилась бежать, а присутствовавшие на митинге констебли нервно завертели головами. Кингсли решил, что пора уходить; если появится настоящая полиция, его может узнать кто-нибудь из бывших коллег. Конечно, с бородой, в очках и поношенной одежде он мало походил на себя прежнего, но рисковать не стоило.

Кингсли отправился дальше и, поскольку времени у него было достаточно, дойдя до западного конца Стрэнда, решил заказать кофе и лепешку с фруктами и маргарином в «Лайонз-корнер-хаус». Обслуживающая его девушка напомнила ему Виолетту, официантку во фолкстонской гостинице, которую он спас от домогательств Шеннона. Молодая, симпатичная и обреченная быстро повзрослеть в мире, который менялся до неузнаваемости. Кингсли надеялся, что Виолетта тогда не слишком испугалась. Тон Шеннона, его слова, которые Кингсли слышал, пока бежал к ним по песку, поражали агрессивностью и холодным презрением. Наверняка бедняжка еще долго будет слышать этот голос в кошмарных снах.

Но если кто-то и был искалечен ужасами этой войны, так это капитан Шеннон. Казалось, он верил, что перенесенные им страдания дают ему право причинять боль другим. Для таких, как он, гуманность больше ничего не стоила; война научила их, что слабость достойна презрения, а важна только сила. Кингсли понял, что, когда с войной наконец будет покончено, Европа окажется наводнена Шеннонами.

Он взглянул на часы: пора было идти на встречу. Кингсли допил кофе и отправился на поиски нужного адреса.

Он прошел Даунинг-стрит, где полицейский охранял самую известную дверь в Британии. Бросив взгляд на дом, Кингсли представил себе, как Ллойд Джордж и глава генерального имперского штаба устало встречают очередной день в кабинете военного времени, в доселе бесплодных поисках выхода из болота, в котором погрязла Европа.

Именно в этот момент мимо него быстро прошли Уинстон Черчилль, новый министр военного обеспечения, и адмирал Джеллико. Они были заняты беседой и, несомненно, направлялись на встречу с премьер-министром. Черчилль бурно жестикулировал. Кингсли, как и вся страна, знал, что Черчилль только что вернулся в Британию после многих месяцев военной службы во Франции. Потеряв должность после восстания на Дарданеллах, он решил отправиться в окопы. Однако он, казалось, пережил свой позор с достоинством и снова с присущей ему энергией окунулся в общественные дела. Кингсли всегда удивляло, насколько беспечно вели себя в эти дни представители британского правительства: генералы и министры свободно разгуливали по Вестминстеру, и даже премьер-министр в погожие дни шел в палату общин пешком. Война началась с политического убийства, и полицейский инстинкт Кингсли заставлял его усомниться в целесообразности такого небрежного отношения сильных мира сего к собственной безопасности. Однако с другой стороны, это создавало благоприятный образ открытого общества.

Пройдя Уайтхолл, Кингсли увидел, что поиски привели его в маленькую конюшню, где по-прежнему чувствовался запах лошадей, которых здесь держали лет десять назад. Здесь ему предстояло встретиться с сэром Мэнсфилдом Каммингом, главой иностранного отдела департамента военной разведки.

У конюшен он заметил Шеннона, который курил, лениво облокотившись о перила.

— Доброе утро, инспектор, — сказал Шеннон, сумев даже эти несколько слов произнести свысока.

— Доброе утро, капитан. Кого-нибудь вчера изнасиловали?

— Ой, да ладно вам, Кингсли. Давайте не будем вспоминать о малышке Виолетте, ладно? Большинство девчонок в восторге от знакомства со мной. Возможно, даже Виолетта в конце концов поняла бы всю прелесть ситуации, дай вы мне возможность стряхнуть с нее паутину. Понимаете, они любят грубость, эти девчонки, хотя никогда в этом не признаются.

Кингсли посмотрел на Шеннона, но ничего не ответил и прошел мимо него в конюшни.

— Кстати, вы обронили, — сказал Шеннон, протянув Кингсли белое перышко. — Я пообещал той малышке, что непременно вам его передам.

Кингсли снова промолчал, но про себя был вынужден признать, что Шеннон, должно быть, отлично маскируется, потому что Кингсли так и не удалось его заметить.

— О да, я был с вами с того момента, как вы расплатились за копченую рыбу, — ухмыльнулся Шеннон. — Ладно, я уже заходил и сказал шефу, что вы идете, поэтому я вас оставлю. — И с этими словами Шеннон отправился обратно на Уайтхолл, а Кингсли подошел к двери в бывшее стойло, на которую указал ему Шеннон.

Здание было невероятно обшарпанным, что не слишком удивило Кингсли; долгий опыт научил его, насколько скупым могло быть британское правительство, когда дело доходило до рабочих условий его служащих. Приемную, в которой он оказался, украшала пара неплохих картин и несколько предметов мебели, возможно, георгианской эпохи, а скорее это были просто отличные подделки, но все было потрепано, ковер протерт, а стены нуждались в покраске и свежих обоях. Оказалось, что департамент состоит всего лишь из приемной, в которой он находился, кабинета Камминга и маленькой библиотеки. Даже ему, хорошо осведомленному в том, насколько нелепо и по-любительски велись государственные дела, было удивительно увидеть, что сердце внешней разведки, руководившей шпионской сетью Британской империи, выглядит именно так. Представшая ему картина настолько не вязалась с серьезными задачами, которые здесь решались, что казалось, вот-вот какой-нибудь книжный шкаф отъедет в сторону, а за ним окажется лестница, ведущая в обширное подземное помещение с телеграфистами, шифровальщиками и фотолабораториями.

— Да, мы не слишком рисуемся, верно? — заметил сэр Мэнсфилд, когда Кингсли провели в его кабинет. — Бюджет, видите ли. Вечно этот бюджет. Клянусь, появись у меня необходимость кормить почтового голубя, мне бы пришлось заполнить специальную форму на поставку семечек в трех экземплярах, для себя, военного министерства и министерства иностранных дел, а затем ждать разрешения из обоих органов! А к этому времени бедная птица определенно подохла бы с голоду.

Кингсли сочувственно кивнул, но промолчал. Он много слышал о Камминге, когда работал в Специальной службе, но практически ничего о нем не знал. Казалось, что сэр Мэнсфилд сам позаботился об этом. Кингсли отметил, что глава внешней разведки уже в возрасте, но выглядит бодро. Он был чисто выбрит, его седые волосы коротко пострижены. Одет он был в китель и щеголял моноклем, который придавал ему слегка легкомысленный вид. Кингсли был совершенно уверен, что больше в капитане сэре Мэнсфилде Камминге ничего легкомысленного не было.

— В кабинете не любят шпионов, видите ли, — продолжал Камминг. — Чиновники любят нас еще меньше. Они считают, что шпионить непорядочно, им кажется, что только иностранцы что-то такое затевают, и, кстати, они совершенно в этом правы. Определенно затевают. Поэтому нам и приходится действовать. Представляете, я вроде как управляю внешней разведкой, а наши собственные послы не пускают нас в свои посольства! Они считают, что шпионить за хозяевами — не по-британски. Ну и куда нам деваться? Гостиницы мы себе позволить не можем, ресурсов маловато. Все, что есть, уходит на взятки местным. Ладно, хватит об этом, это не ваша проблема, верно? Думаю, у вас в Скотленд-Ярде схожие трудности. Хуже забот о бюджете и быть ничего не может. Чаю?