Уговоры не помогали. Айслинн чувствовала, что умирает. Быть фэйри означало жить вечно. Но если Кинан не появится, она умрет.

«Тепло, жара, лето, солнце, жара. Я умираю».

— Айслинн!

Кинан поднимал ее на руки. Его кожа струила солнечный свет. Айслинн бросилась в его объятия. Кажется, он кому-то что-то приказывал или говорил. Айслинн это не интересовало. Солнечные капельки падали ей на лицо и проникали сквозь кожу.

— Очень холодно.

Айслинн вдруг начала бить дрожь. Она боялась, что выпадет из рук Кинана, но он крепко прижимал ее к себе. А потом окружающий мир стал терять очертания.

Очнувшись, Айслинн не сразу сообразила, где она. Не в бабушкиной квартире, не у Сета и даже не в своей постели в лофте. Над головой густо вился плющ. Она впервые смотрела на плющ под таким ракурсом, но видела его не впервые. Она знала, где находятся эти заросли. Над кроватью Кинана. Однажды дверь в его спальню была приоткрыта, и она увидела и кровать, и плющ.

— Зачем они здесь?

Айслинн знала: Кинан где-то рядом. Ей не требовалось приподниматься и искать его глазами. Сейчас он мог быть только здесь.

— Эш, — произнес он. — О чем ты?

— Я о зарослях плюща. В лофте их больше нигде нет. Только… здесь.

Он подошел и присел на край диковинного красного с золотом плюшевого покрывала. Кровать Кинана была просто огромной.

— Этот сорт называется «чаша золота». Мне он нравится. Жаль, что наш последний разговор закончился так нелепо.

Айслинн не могла на него смотреть. Кажется, из одной нелепой ситуации она прямиком угодила в другую. В мозгу стал проигрываться их диалог с Донией, как будто этот повтор мог изменить смысл и исход разговора. Следом явился страх.

«Я могла умереть».

Айслинн не знала, так это или нет, но, когда она сидела на улице и не могла остановить кровь, смерть казалась ей вполне реальной.

— Я тоже виновата. Прости.

— За что? Ты не сделала ничего неожиданного для меня. — Голос Кинана был теплым, как и его слезы, когда он поднимал ее с тротуара. — Мы это обсудим. Позже. Главное — ты дома, в безопасности. И как только я узнаю, кто тебя…

— Дония, кто же еще. — Айслинн приподнялась на локте, и их глаза встретились. — Дония ударила меня ледяными пальцами.

— Дон? — побледнел Кинан. — Намеренно?

Айслинн пожалела, что не умеет, как Сет, поднимать одну бровь.

— Сомневаюсь, что такие штучки происходят случайно. Она пробила пальцами кожу и натолкала мне льда в живот. Меня чуть не вывернуло от холода.

Айслинн попыталась сесть и сразу ощутила свои раны. Боль была гораздо слабее, чем во дворце Доний, но даже эта тупая боль вызвала у нее слезы. Айслинн снова легла.

— Раньше я верила, что фэйри умеют мгновенно исцелять. Оказалось, это сказка.

— Это потому что тебя ранила Дония.

Кинан старался говорить спокойно. Его слова заглушались раскатами грома. Скорее всего, такая же гроза бушевала и у него внутри.

— Дония противостоит нам. К тому же она королева.

— И… что теперь?

Кинан опять побледнел.

— Я не хочу войны. Это не выход.

Айслинн шумно выдохнула. Ей тоже не хотелось войны, особенно когда их двор значительно уступает в силе двору Зимы. Вряд ли придворные фэйри мечтали о сражениях. Смена правителей трех дворов и так потрясла их мир.

— Ты прав.

— Если бы тебя обидел кто-то другой, моя расправа была бы быстрой и жестокой. — Он провел по волосам Айслинн, оставляя полоску солнечного света. — Когда я увидел тебя на улице… Она посмела напасть на мою королеву. Это равносильно вызову, брошенному нашему двору.

Сейчас Айслинн не имела ничего против Кинана и его заботы. Она слишком хорошо помнила ледяной холод внутри тела. На мгновение ей даже захотелось, чтобы их отношения с Кинаном были еще теснее. Тогда она могла бы попросить его лечь рядом и обнять ее.

«Тепло, жара, лето, солнце, жара».

Эта мысль заставила ее виновато покраснеть. Кинан расценил бы ее просьбу по-своему. Нет, так далеко она не зайдет.

— Я бы мог помочь. — Он смущенным кивком указал на ее живот. — Я хотел это сделать сразу же, но ты ведь… твое личное пространство… особенно после…

Только сейчас Айслинн заметила, что на ней другая рубашка.

— Кто меня переодел?

— Сиобан. Я осмотрел рану, а она сменила твою окровавленную рубашку. Сиобан стояла рядом, когда я осматривал рану. И потом тоже.

— Я тебе верю, Кинан, — сказала Айслинн, стискивая его руку в своих. — Даже если бы ты сам меня переодевал, — покраснев, добавила она.

Она не лукавила. Возможно, ее беспокоили близость и внимание Кинана, но вряд ли его действия предполагали какие-то обманные маневры и нежелательные для нее последствия. Айслинн предполагала это, когда еще не знала его, но теперь, в самых сокровенных глубинах сердца, была уверена в обратном. Здесь Дония ошиблась.

— И чем бы ты мог помочь? — спросила Айслинн.

— Солнечным светом. Как ты помогла мне в свое время, но только в большей степени. Исцеление не будет быстрым. Оно продлится почти столько же времени, как если бы ты была…

Он оборвал фразу на последнем слове.

— Смертной? Не бойся, меня это не обидит. Я знаю, кто я.

Айслинн увидела, что их руки по-прежнему сплетены, и сжала руку Кинана.

— Будь я смертной, я бы уже умерла от ран Доний.

— Будь ты смертной, она бы тебя не ранила.

— Что-то я сомневаюсь. Если ты заботился о летних девах… как сейчас обо мне, разве Дония не мстила им потом?

Вплоть до сегодняшней стычки она не считала Донию жестокой. Однако теперь Айслинн лежала в постели Кинана с четырьмя ранами, нанесенными льдом, и прежние представления о королеве Зимы казались ей ошибочными.

Кинан не отвечал. Он смотрел не на Айслинн, а на «чашу золота». Плющ обвивал столбики кровати. Стебли были усыпаны темно-пурпурными звездочками цветов.

— Не хочешь отвечать?

— Я не знаю. Так ли это важно? Особенно сейчас.

— А что сейчас важно?

— То, что она посмела ударить мою королеву. Глаза Кинана сверкнули, как пара мечей. Затем погасли.

Вспышка гнева в глазах ее короля должна была бы испугать Айслинн, но в эту минуту такое проявление чувств ее успокаивало. Помимо гнева, тут были разные чувства: чувство собственности, страх, тоска. Все — довольно пугающие.

— Но ты быстро пришел мне на помощь. Я поправлюсь.

Кинан осторожно вытащил свою ладонь из ее рук.