Исходная фраза, заданная Катьке, была “Mrs. Hudson baked cream buns”. А наша задача — составить и написать вопросы:

1) Когда она испекла?

2) Что она испекла?

3) Какие булочки она испекла?

4) Почему она испекла?

5) Где она испекла?

6) Как она испекла?

7) Сколько булочек она испекла?

8) Сколько яиц она положила в крем?

И, главное…

9) Кто испек?

Жизнь Андрюхина, как школьная, так и внешкольная, шла своим заведенным чередом. Уже целая неделя прошла после его визита на улицу Пекарей, дом 221-Б, и за эту неделю он успел не только сам отшлифовать навык задавания вопросов до полнейшего автоматизма, по и обучить свою соседку по нарте («Ну, куда ж без нее», — как смущенно-снисходительно объяснял он сам себе) работе на своих чудо-тренажерах. Катька пришла в полный восторг от таблицы Теслы, а когда Андрюха выложил ей способ превращать эту табличку в тренажер, на котором можно интересно и с пользой заниматься на любой перемене, сказала ему следующее:

— Во-первых, не только на перемене, а и на некоторых уроках я бы занималась с удовольствием. А во-вторых, не знаю я, Ваткин, откуда ты все это берешь, но скажу тебе одно: табличку эту девятиклеточную придумал явно очень умный человек, а тренировалку по ней создал гений.

«Очень умный — это Никола Тесла», — хотел было скромно ответить ей Андрюха, по все же сдержался. Он перебирал в памяти все свои встречи с великими людьми прошлого: брал ли хоть бы один из них с него клятвы не делиться премудростями грамматики с человеком по имени Екатерина Степанцова?

Нет, все же определенно не брал.

Похоже, что знаниями делиться все-таки можно. А вот говорить, откуда узнал — не стоит. Потому что Катьке наверняка захочется войти с ним в серую дверь…

А разрешения на это ему не давали. Хлопот потом не оберешься.

— Слушай, Андрюха, — сказала ему Катька после одного из их обычных школьных уроков английского. — Вот смотри, у пас Аделаида Геннадьевна все время повторяет: «Зисиз зе тейбл, зисиз зе тейбл». Ты уверен, что ты это понимаешь?

— Катька, ты чего? — Андрюха был удивлен. — Ты же у нас твердая хорошистка, и с английским у тебя всегда вполне прилично было. This is — это как бы слово «это». Это есть стол. Про то, что ТО BE можно себе вообразить как знак равенства, я тебе рассказывал. Это равняется стол. Поняла?

— Да я-то это давно поняла, — мягко возразила Катька. — Но вот иногда та же Герундиевна произносит не “This is”, а “It is”.

— Это то же самое, кажется, — несколько упавшим голосом ответил Андрюха. — Я это тоже понимаю как «Это».

— А как насчет “There is”? — окончательно добила его вредная хорошистка. — Тоже ведь есть что-то такое.

— Ну, не знаю я, — смущенно признал Андрюха. — Тоже, наверно, какое-нибудь «это».

— Андрюх, а ты узнай об этом все, — попросила Катька, и добавила: — Пожалуйста!

— Да что значит «узнай»? — засопротивлялся Андрюха. — У Герундиевны ты и сама можешь переспросить. Или в учебнике поищи, — он пододвинул к ней сильно потертый учебник Афанасьевой.

— Андрюха, ведь ты сам все понимаешь, — сказала Катька. — Герундиевна тетка, в общем, неплохая, но в объяснениях не больно-то сильна. А в учебнике я искала, ничего такого не нашла. Так что вся надежда на тебя. Пойди и узнай.

— Куда это «пойди»? — продолжал ерепениться Андрюха. — Ты на что вообще намекаешь, Катька?

— Туда, — с нажимом сказала Катька. — Туда, куда ты ходишь. Узнай все про эти “this is”, “it is” и всякие прочие штучки, и мне потом расскажешь. У тебя талант объяснять, Андрюха. Я бы на твоем месте не моряком, а учителем стать мечтала. Я бы к тебе первая учиться пошла, — добавила она доверчиво.

Андрюха зачем-то сделал неприступное лицо и отмахнулся:

— Ну вот еще, учителем, — сказал он. — А сегодня я занят очень. Понимаешь, дела у меня всякие важные. Может быть, на днях выберу время, отвечу на твой вопрос.

Через полчаса запыхавшийся Андрюха уже подбегал к серой стальной двери. «Ох уж эти девчонки, — думал он. — До чего же странный народ. Пойди их разбери… Мысли она читает мои, что ли?»

Один — ноль — семь — восемь.

«Ну вот как ей откажешь», — сказал он себе, шагая за дверь.

«А все-таки хорошая она, Катька», — додумывал он свою мысль, уже стоя на плотной ярко-зеленой травке.

Уже там.

В том мире.

* * *

Андрюха оглянулся вокруг. Нет, это явно был не Лондон; ни Вестминстера, ни собора Святого Павла нигде на горизонте видно не было. Кроссовки Андрюхины стояли на типично английском ухоженном газоне. Оп поднял глаза.

Впереди, в десятке метров от него, стоял старинного вида внушительный каменный дом в три этажа со стенами, увитыми плющом. Андрюха оглянулся вокруг. Этот же дом был слева и справа от него, и сзади был он же — не такой же дом, а именно этот самый: трехэтажный дом был построен в виде пустого внутри квадрата.

В середине квадрата большой ярко-зеленый газон. А точно в середине газона — он, Андрюха.

— Please step off the lawn, sir! Пожалуйста, сойдите с газона!

Андрюха бросил взгляд влево и увидел стоящего в дверях здания статного мужчину в старинном камзоле (но не кожаном светло-коричневом, как у Шекспира, а темно-темно-зеленом, «бархатном», как сформулировал для себя Андрюха. Волосы у незнакомца были длинные, и Андрюхе в первую секунду даже показалось, что это парик — кажется, что-то похожее он видел в учебнике истории, какой-то там Людовик, что ли… Голос у мужчины был спокойный и доброжелательный, но его тембр, как пишут в книжках, «Выдавал привычку повелевать». Лицо незнакомца было волевым и породистым.

«Большой начальник какой-то», — сделал первый вывод Андрюха. — «А лицо ишь какое, мог бы в боевиках сниматься, Шварценеггер с Брюсом Виллисом в сторонке бы отдыхали», подумал он, приблизившись к длинноволосому.

Тот сердечно улыбнулся Андрюхе и протянул ему руку.

— Айзек Ньютон, — представился он. — Увлекаюсь физикой. А вас, сэр, зовут Уоткинсон, и вы желаете узнать о моих трех законах.

— Аг-га, — на секунду слегка подрастерявшись, поддакнул Андрюха. — Как-то так. О трех, да.

Неожиданная осведомленность зеленокамзольного товарища особого удивления у него не вызвала — к этому за время своих путешествий он уже практически привык.