движения, я вдруг сообразил, почему он в таком раздражении. На это указывали все признаки: он почему-то боялся воды. Это объясняло и его недоверие к плоту, и отсутствие интереса к гребным шлюпкам. На суше Томми Паркер держался с такой самоуверенностью, какую я видел мало у кого. Он был силен, независим и преуспевал в делах. Мог сделать тысячу одну вещь, к каким любой другой не знал бы, как и подступиться. А вот на воде вся его уверенность просто испарялась. Отчего, вероятно, он и счел необходимым наорать на Дикина.

— Ты что, эту чертовню выключить не можешь! — завопил он, когда несчастный молочник подошел к нам по мосткам.

— Ну, об этом я с тобой и хотел поговорить, — ответил Дикин с решимостью в лице.

— Мы сейчас немножко заняты, — сказал я, стараясь как-то разрядить ситуацию. — Вы бы пришли попозже?

Чтобы избавиться от Дикина, я быстро отшвартовался от мостков, отталкиваясь веслом. И снова фургон протрубил о своем близком присутствии. Вдруг плот резко вздрогнул, и я понял, что на борт ступил еще и Дикин.

— А сейчас ты что делаешь? — рявкнул мистер Паркер.

— Поеду с вами и подсоблю, — ответил Дикин. — Потому что словом с тобой перемолвиться мне правда очень не помешает.

Теперь мистер Паркер и Дикин крепко держали друг друга. У их ног лежало много ярдов швартовной цепи, и она вдруг привлекла внимание Дикина.

— Похоже, у вас тут немного запуталось, — сказал он. — Поглядим-ка, выйдет ли у нас разобраться.

Он присел среди витков цепи и принялся перекладывать ее отрезки на палубе плота. Скоро я понял, что мы втроем на борту едва ли помещаемся, вместе с швартовным якорем, буем и всею этой цепью. Хуже того, чем дальше от берега, тем заметнее становилось волнение на озере, плот качало вдоль и поперек уже довольно сильно. Когда мы отплыли довольно для того, чтобы бросать якорь, мистер Паркер выглядел уже очень несчастным. Он вцепился в груз обеими руками и не отрывал взгляда от черной воды под нами. Меж тем, Дикин и дальше возился с цепью, складывая ее кольцами и тому подобное, а также поправляя что-то на швартовном буе.

— Так, — сказал я. — Дикин, отойдите в сторонку. Будем спускать.

С помощью мистера Паркера я перевалил швартовный якорь через край. Он ухнул в глубину, за ним — длинная грохочущая цепь, и мгновенье спустя они пропали.

Дикин тоже.

9

Когда он пулей ушел под воду, наши ноги окатило волной.

— Нет! — воскликнул мистер Паркер, размахивая руками, чтобы удержаться на ногах. Ему явно грозила опасность последовать за Дикином, поэтому я поймал его за руку, и мы вдвоем остались шататься несколько секунд на плоту, а я тем временем успел заметить, что швартовный буй плавает поблизости. К нему ничего не было привязано.

— Он улетел вместе с цепью! — сказал я, стараясь перекричать ветер. — Он плавать умеет?

— Черта с два он умеет! — простонал мистер Паркер. — А вы?

— Нет, извините.

— Ну так и я, черт бы драл, не умею!

Ветер хлестал нас порывами и гнал через все озеро. Плот несло теперь быстро, а это значило, что мы уже несколько отплыли от того места, где пропал Дикин. Тем не менее я рассчитывал, что он выскочит на поверхность в любой миг, чтобы его вытащили. Лишь где-то через полминуты это стало постепенно казаться все менее вероятным. И тут с удалявшегося берега до нас донесло тоскливый вопль фургона мороженщика.

— Как вы считаете, мы тут можем что-нибудь сделать? — спросил мистер Паркер.

Я покачал головой.

— Нет, — сказал я. — Думаю, мы его потеряли.

— Ну так ссадите меня отсюда, будьте, пожалуйста, добры?

Я воспользовался этим случаем и отпустил его руку, которая уже довольно нагрелась, и выудил из воды буй. После этого я принялся грести обратно, а мистер Паркер старался не потерять равновесие. Я помог ему сойти с плота на мостки, на это он буркнул «спасибо» и быстро направился к суше. А там повернулся и долго стоял, глядя на озеро.

— Батюшки, ох батюшки, ох батюшки, — сказал он, когда я подошел к нему. — Ну вот надо же было такому случиться, нет? Как раз когда Дикин нашел себе работу по нраву.

Я ничего ему не ответил, лишь пожал плечами и посмотрел в ту же сторону, сознавая, что вода теперь казалась гораздо темнее, чем прежде. В отдалении кружила и металась компания морских птиц.

За нашими спинами ждал фургон мороженщика — двигатель работал, холодильный агрегат громко жужжал. Шум от него по сравнению с безудержным шорохом стихии был очень неестественным, и ему в конце концов удалось отвлечь внимание мистера Паркера от озера.

Я заметил, как он раз-другой глянул на машину, а потом наконец спросил:

— Так, а что там с этими бубенцами?

— Их заедает, — ответил я. — Насчет этого в частности Дикин и хотел с вами поговорить.

— Ну, ему надо было просто нажать на кнопку сброса, только и всего. Давайте поглядим.

Он забрался в фургон сзади — молочных ящиков теперь там не было — и дотянулся до панели. Затем я услышал слабый «щелк».

— Сейчас попробуйте, нет? — сказал он в раздаточное окно.

Я сунулся в кабину и нажал на выключатель. Рожки на крыше мгновенно заиграли «Полфунта риса за два пенса». Затем настала тишина. Я нажал еще раз, и та же мелодия повторилась.

— Хватит, — сказал мистер Паркер.

— А как же другой кусок? — спросил я.

— Какой другой кусок?

— «Полфунта киселя». Разве он не должен и его играть?

— А, нет, — сказал он. — Можно или один, или другой. А не вместе.

Он вылез из фургона с бутылкой гомогенизированного молока с красной крышечкой.

— Это было в холодильнике, — объявил он. — Должно быть, для дяди Руперта.

— А, ну да.

— Вы б не могли быстренько ему отвезти?

— Э… если хотите, могу.

— Это хорошо, — сказал он. — Хотя бы это в данных обстоятельствах можно сделать.

— Ага, наверное.

— Когда-нибудь водили фургон с мороженым?

— Нет, — сказал я. — А что, сильно отличается от других машин?

— Не слишком, но лучше присматривать за ними на поворотах. В некоторых условиях они бывают неустойчивы.

— Ладно, запомню.

— Может, вам лучше сначала с управлением ознакомиться.

Он произнес это приказным тоном, поэтому я послушно залез в кабину, откуда видел, как он снова добрел до самой воды. Он вышел на конец мостков и опять встал, не сводя взгляда с озера, — неподвижная фигура в окружении серых кипящих волн.

Я дал пройти уместному времени, затем окликнул его через окно:

— Ладно, значит,