На часах была половина шестого, я спал всего два часа.

Я принял душ, оценил собственную вменяемость и отправил Жюльену сообщение: «Еду забирать медведя, извини, не стоило его продавать. Все тебе/им возмещу».

Потом я отключил телефон, чтобы не отвлекаться от своей миссии на чтение града разъяренных посланий.

Я оставил спящим родителям записку, состряпал завтрак из того, что нашлось в холодильнике, и в шесть утра выехал из дома. К дому номер пять по улице Уэллс-Райз я прибыл через час. Сидя в машине, задумался, не сообщить ли о себе по телефону, прежде чем жать на дверной звонок. Потом вспомнил, что между нами должна быть космическая связь, и уверенно зашагал к дому.

Все будет хорошо. Если кто и может понять круговорот ошибок и прощений, то это континуисты гомосексуальной ориентации.

Дверь распахнулась, и на пороге возник Дэйв в белых тайских рыбацких штанах и кардигане на голое тело.

– Надо же, Ричард, какой сюрприз! Дэ-эн! У нас гости!

Дэйв улыбался, не разжимая губ, и не произнес больше ни слова, пока не появился Дэн.

– О, какая неожиданность, – сказал Дэн, нарисовавшись в дверях.

– Будет немного сложно, мы еще не успели сделать утреннюю аштангу, – предупредил меня Дэйв.

– Я ненадолго, – заверил я, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Еще раз извините, дело в том…

– Нет-нет, – перебил меня Дэйв. – Все в порядке. Спонтанность – краеугольный камень творческого процесса. Просто мы более восприимчивы к созидательным энергиям после утренних асан. Но ничего, вы все равно проходите.

Я снял обувь и проследовал за ними в гостиную. «Медведь» висел над тахтой в левой половине комнаты.

– Хорошо смотрится, правда? – заметил Дэн, проследив за направлением моего взгляда.

– Э-э, да… Я, собственно, затем и пришел… – Я сунул руки в карманы. – В общем, мне очень нужно выкупить свою картину обратно.

Дэйв с изумленным видом оглянулся на Дэна.

– Я сейчас все объясню, – быстро заговорил я. – Понимаете, я в принципе не собирался ее продавать, я…

– Погодите… – Дэйв недоуменно помотал головой. – Это сейчас выше моих сил, я должен сделать чатурангу.

Он рухнул на пол, завис в странной позе с упором на ладони и пальцы ног и через некоторое время выпрямился, молитвенно сложив руки.

– Мне нужно выкупить у вас картину, – повторил я, не зная, куда девать собственные конечности. – Я понимаю, что это непрофессионально, и я возмещу вам все расходы. Просто мне вообще не стоило ее продавать. Она дорога мне как память и очень, очень нужна.

– Все это тревожно, – проговорил Дэйв. – Я испытываю беспокойство.

– Ребят… – сказал я. – Джентльмены. Может, все-таки… Знаете, я притащил сюда эту картину из самой Франции, у вас нестандартный взгляд на мир, ну что поделать. Полагаю, именно вы наверняка меня поймете… отнесетесь к моим мотивам с уважением… В общем, картина… она должна вернуться в свой дом. – Я лихорадочно подбирал достаточно «эзотеричную» формулировку. – Туда, где ей назначено быть. Здесь не ее место.

– Нет, вы не правы, – возразил Дэйв, опуская руки. – Мы консультировались с Амирой, энергетика очень позитивная.

Я не сдавался.

– У меня много других картин. В том числе не выставленных в галерее! Я пришлю вам каталог с фотографиями, выбирайте, отдам любую!

Дэн и Дэйв переглянулись.

– Ричард, боюсь, вам придется дать нам возможность немного посовещаться наедине.

– Ладно. – Я покосился на дверь. – Только далеко я не уйду.

Меня усадили на диван и выдали миску теплой воды с лимонным соком – напитком, крайне полезным для тех, у кого внутри слишком много огня.

Лимонная бурда оказала на меня неожиданно успокаивающий эффект. А может, причина заключалась в том, что я впервые за много месяцев знал, что делаю. Я совершил ошибку, продав картину, и теперь намерен ее исправить. Я человек, который превращает плохое в хорошее. Прихлебывая теплую жидкость, я смотрел на свою картину, и внутри у меня росла уверенность. Мы с «Медведем» возвращаемся домой.

Дэн и Дэйв возникли передо мной минут через пятнадцать. Дэйв успел надеть под кардиган футболку, а Дэн держал в руках какую-то явно тяжелую скульптуру, завернутую в потрепанное мексиканское покрывало.

– В общем, мы посовещались и решили. – Дэйв привалил скульптуру к дивану. – Мы уважаем ваши чувства, но вернуть картину не можем. Это противоречило бы всем принципам континуизма.

– Ничто не должно быть обращено вспять, – изрек Дэн, опускаясь на диван.

– Ничто, – эхом повторил Дэйв.

Оба умолкли. Я старался не глядеть на предмет, прислоненный к дивану.

– А если оформить возвращение как дар? – Я все еще не мог поверить в их упрямство. – Как благотворительность? Я готов перечислить любую сумму в фонд, который вы укажете.

– Предложение очень щедрое, Ричард, – заметил Дэн, – но «Медведь» должен остаться здесь. Такова его судьба. По воле случая Дэйв оказался в тот вечер в Париже. Ему были знаки. Если мы отправим картину назад, едва приняв ее у себя, это будет…

– Пораженчество, – закончил за него Дэйв, качая головой.

– Ошибка, – прибавил Дэн.

Я закрыл глаза. Если бы только пробиться через весь этот прихиппованный бред! Ведь есть же у нас что-то общее, в конце концов, мы с ними двуногие прямоходящие!

– Хотите репродукцию? – в отчаянии предложил я. – Или копию! Я могу написать вам копию!

– О нет, – отрезал Дэйв. – Искусство должно быть честным. Верным себе.

– Кстати говоря, мы бы хотели сделать вам подарок. – Дэйв сдернул покрывало с монумента у дивана. – В знак благодарности. Мы бы хотели, чтобы вы увезли ее домой.

Я в ужасе вытаращился на обсуждаемое произведение – некую помесь африканской богини плодородия, лоскутного одеяла и тотемного столба. Это была деревянная женщина с двенадцатью огромными грудями, причем из каждого соска торчала голубая пластиковая соломинка. Голову на длинной шее украшали два глаза из донышек от зеленых пивных бутылок и корона из автомобильных номерных знаков, относящихся к штатам американского Среднего Запада.

– Это Нгендо, – представил Дэн. – Богиня-мать.

– Она поведет вас домой, – добавил Дэйв, кивая.

– Короче. – Я отставил лимонную воду. – Никуда она меня не поведет. И я ее никуда не потащу. Я пришел за картиной. Вот за этой вот. Я заплачу за нее в двойном размере. Ну ладно, в двойном не заплачу, но вы послушайте. Я что хотите за нее сделаю. Я написал ее для жены, я сделал глупость, продав ее, и теперь должен ее вернуть.

Хозяева дома смотрели на меня, поджав накрашенные бальзамом губы и сложив руки на коленях.